Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Надежда Тэффи
Женский вопрос
Фантастическая шутка в 1-м действии
Действующие лица:
Отец . В первой и третьей картинах в обыкновенном платье; во второй – в длинном цветном клетчатом сюртуке, широком отложном воротнике и в пышном шарфе, завязанном бантом под подбородком.
Мать . В первой картине в домашнем платье. Во второй картине в узкой юбке, сюртуке, жилете, крахмальном белье.
Катя . Причесана по-дамски. 18 лет. Одета во второй картине приблизительно как мать.
Ваня . 17 лет.
Коля . 16 лет. В первой картине Ваня в пиджаке. Коля в велосипедном костюме. Во второй картине – оба в длинных цветных сюртуках, один в розовом, другой в голубом, с большими цветными шарфами и мягкими кружевными воротниками.
Андрей Николаевич . Одет в том же роде. Шляпа с вуалью. В руках муфта.
Тетя Маша . Толстая. Мундир до колен, высокие сапоги, густые эполеты, ордена. Прическа дамская.
Профессорша . Фрак, узкая юбка, крахмальное белье, пенсне. Худая, плешивая, сзади волосы заплетены в крысиный хвостик с голубым бантиком.
Петр Николаевич , ее муж. Широкий сюртук. Кружевной шарф, лорнет, сбоку у пояса веер.
Денщиха . Толстая баба, волосы масленые, закручены на затылке; мундир.
Адъютантка . Военный мундир. Сильно подмазанная. Пышная прическа, сбоку на волосах эгретка.
Степка . Черные панталоны, розовая куртка, передник с кружевами, на голове чепчик, на шее бантик. Очень некрасив.
Извозчица . В повойнике, сверху шляпа извозчичья. Армяк. Кнут.
Глаша . Горничная.
Гостиная. У стены большой старинный диван. Вечер. Горят лампы. Через открытую дверь виден накрытый стол, мать вытирает чайные чашки. Ваня у стола читает. Коля в велосипедной шапке лежит на качалке. Катя ходит по комнате.
Катя (волнуясь ). Возмутительно! Прямо возмутительно! Точно женщина не такой же человек.
Коля . Значит, не такой.
Катя . Однако во многих странах существует женское равноправие, и никто не говорит, что дело от этого пошло хуже. Почему же у нас этого нельзя?
Коля . Значит, нельзя.
Катя . Да почему же нельзя?
Коля . Да вот так, нельзя, и баста.
Катя . Баста потому, что ты дурак.
Мать (из столовой ). Опять ссориться? Перестаньте. Как не стыдно…
Катя . Он меня нарочно дразнит. Знает, что мне тяжело… что я всю жизнь посвятила… (Плачет .)
Коля . Ха, ха! (Поет .) Жизнь посвятила и жертвою пала. И жертвою пала.
Слышится звонок.
Мать . Перестаньте, вы там. Кто-то звонит.
Входит отец .
Отец . Ну-с, вот и я. Что у вас тут такое? Чего она ревет?
Коля . Она жизнь посвятила и жертвою пала.
Мать . Ах, замолчите, ради бога. Отец усталый пришел… Вместо того чтобы…
Отец (хмурится ). Действительно, черт возьми. Отец целый день служит, как бешеная собака, придет домой, и тут покоя нет. И сама, матушка, виновата. Сама распустила. Катерина целые дни по митингам рыскает, этот болван только ногами дрыгает. Сними шапку! Ты не в конюшне! Отец целый день, как лошадь, над бумагами корпит, а они вместо того, чтобы…
Мать . Пойди, Шурочка, попей чайку.
Отец . Иду, Шурочка. Я только один стаканчик. Опять бежать нужно.
Мать (передавая ему стакан, который он выпивает стоя). Бежать?
Отец (раздраженно ). Ну да, очень просто. Что это, первый раз, что ли? Верчусь, как белка в колесе. Для вас же. У нас сегодня вечернее заседание. Ах да – совсем и забыл. Я ведь для того и зашел. Позвольте вас поздравить, душа моя. Дядя Петя произведен в генералы. Нужно будет устроить для него завтра обед. Ты распорядись. Вино я сам куплю.
Мать . Ты сегодня поздно вернешься?
Отец . Вот женская логика. Ну разумеется, поздно. (Берет портфель не за тот конец. Из него вываливаются бумаги и длинная розовая лента .)
Коля . Папочка… лента.
Отец (быстро сует ленту в портфель ). Ну да… ну да, разумеется. Деловая лента… Ну, до свиданья, Шурочка. (Треплет ее по щеке .) Спи, мамочка, спокойно. (Уходит .)
Мать . (вздыхая ). Бедный труженик!
Коля . Гм! гм! Деловая лента.
Мать . Что?
Катя . Вот тоска! Я прямо с ума сойду.
Мать . Это от безделья, душа моя. Поработала бы, пошила бы, почитала бы, помогла бы матери по хозяйству, вот и тоски бы не было. (Уходит .)
Коля . Пойду помогу матери по хозяйству. (Уходит в столовую. Видно, как берет ложку и ест варенье прямо из вазочки .)
Катя . Не желаю. Я не кухарка. Я, может быть, тоже желаю служить в департаменте. Да-с. И на вечерние заседания ходить желаю. (Коля громко хохочет, вскакивает и грозит кулаком .) Как я вас всех ненавижу. Теперь я равноправия не хочу. Этого с меня мало! Нет! Вот пусть они посидят в нашей шкуре, а мы, женщины, повертим ими, как они нами вертят. Вот тогда посмотрим, что они запоют.
Ваня . Ты думаешь, лучше будет?
Катя . Лучше? Да мы весь мир перевернем, мы, женщины…
Ваня . Э, полно! Новой жизни жди от нового человечества, а пока люди те же, все останется по-старому.
Катя . Неправда! Ты все врешь. Ты все нарочно. И во всяком случае, передай твоему Андрею Николаевичу, что я за него замуж не пойду. Не намерена! Повенчаемся, а он у меня на другой день спросит, что у нас на обед. Ни за что! Лучше пулю в лоб.
Ваня . Да ты совсем с ума сошла!
Катя . Кончу курсы, буду доктором, тогда сама на нем женюсь. Только чтобы он ничего не смел делать. Так только, по хозяйству. Не беспокойтесь, могу прокормить.
Ваня . Да не все ли равно.
Катя . Нет-с, не все равно. Совсем другая жизнь будет. Не ваша, не дурацкая, потому что женщина не такое существо, как вы, а совсем наоборот.
Ваня . То есть что наоборот?
Катя . Да все наоборот. А вы все выродились. От продолжительной власти совсем одурели. Твой же Андрей Николаевич умиляется над профессором Петуховым: ах, ученый! ах, милая рассеянность! чудак, не от мира сего… Просто старая калоша, и не моется никогда. Все вы друг перед другом умиляетесь. Жен обманываете, в карты дуетесь, и все у вас очень мило выходит. Разве женщина могла бы себя так вести?
Катя . Хорошо! Я все равно всю ночь не засну.
Ваня уходит и запирает свою дверь.
Катя (стучит в его дверь кулаком ). Так и скажи ему, что не пойду! Слышишь? Не выйду! (Сидит на диване и плачет .)
Бедный Андрюша… И я бедная!.. Что же, будем ждать, пока все станет навыворот… Буду доктором… Андрюша… (ложится на диван ) верю, что все сбудется… Вот счастье-то было бы. (Зевает .) Уж я бы их… (Засыпает .)
Сцена мало-помалу темнеет. Несколько мгновений совсем темно. Затем сразу вспыхивает дневной свет. Катя сидит за столом и разбирает бумаги. На диване Коля вышивает туфли. В столовой отец моет чашки.
Коля (хнычет ). Опять распарывать. Опять крестик пропустил!
Катя . Тише, ты мне мешаешь!
Ваня (выходит оживленный, бросает шапку на стул ). Как сегодня было интересно! Я прямо из парламента. Сидел на хорах. Духота страшная. Говорила депутатка Овчина о мужском вопросе. Чудно говорила! Мужчины, говорит, такие же люди. И мозг мужской, несмотря на свою тяжеловесность и излишнее количество извилин, все же человеческий мозг и кое-что воспринимать может. Ссылалась на историю. В былые времена допускались же мужчины даже на весьма ответственные должности…
Отец . Ну, ладно. Помоги-ка мне лучше убрать посуду.
Ваня . Приводила примеры из новых опытов. Ведь служат же мужчины и в кухарках, и в няньках, так почему же…
Катя . Перестань, Ваня, ты мне мешаешь.
Звонок.
Вот, верно, мама звонит.
Отец (суетясь ). Ах ты боже мой! Опять он не слышит. Отворю сам. (Убегает .)
Мать (возвращаясь с отцом ). Напрасно, напрасно, дитя мое. Открывать двери – дело прислуги. Слушайте, детки. Интересная новость. Тетю Машу произвели в генералы.
Отец . Достойная женщина.
Катя . Всю жизнь полковой овес воровала.
Отец . Как тебе не стыдно.
Катя . За галстук заливает и ни одного смазливого белошвея не пропустит.
Отец . Коля, выйди из комнаты. Говоришь при мальчике такие вещи.
Мать (отцу ). Ну-с, Шурочка, не ударь лицом в грязь. Нужно сегодня устроить для тети Маши обед. Вино я сама куплю. А ты распорядись. Коля, Ваня, помогите отцу.
Отец (робко ). Может быть, можно отложить обед на завтра? Сегодня немножко поздно…
Мать . Вот мужская логика! Я гостей созвала на сегодня, а он обед подаст завтра. (Уходит .)
Ваня . Ах, как чудно говорила Овчина! Вы должны давать мужчинам то же образование и не делать из них рабов, позорящих имя человека. Мы требуем мужского равноправия.
Коля . А в самом деле, папаша, отчего это так несправедливо? Женщинам все, а нам ничего?
Отец . Да, дитя мое, когда-то было иначе. Мужчины были у власти. Женщины добивались прав и наконец восстали. После кровопролитной женской войны мужчины сдались, были засажены в терема и в гаремы, а теперь понемногу освобождаются от рабства. В Америке мужчины уже допущены на медицинские курсы.
Ваня . Ха-ха. Мужчина – докторша! Как это оригинально.
Коля . А что, в те времена мужчины в парламенте сидели?
Отец . Ну конечно.
Коля . И председательница была мужчина?
Отец . Разумеется.
Коля . Ха! Ха! Председательница в панталонах! Ха! Ха! Вот картина! Председательница в панталонах парламент открывает. Ха! Ха! Ха!
Ваня . Ох! Перестань! Ха! Ха! Не смеши! Ха! Ха!
Отец . Да перестань же.
Мать (входит сердитая ). Где же Степка? Звоню, звоню. В умывальнике воды нет. Что за безобразие! Жена целый день, как бык, в канцелярии сидит, а он не может даже за прислугой приглядеть.
Отец (испуганно ). Сейчас, Шурочка, сейчас. (Кричит в дверь. ) Степка!
Входит молодой лакей в чепчике и в переднике.
Мать . Ты чего не идешь, когда звонят?
Степка . Виноват, не слышно-с.
Мать . Не слышно-с. Вечно у вас на кухне какая-нибудь пожарная баба сидит, оттого и не слышно.
Степка . Это не у меня-с, а у Федора.
Мать . Принеси воды в умывальник.
Степка уходит.
Отец . Шурочка, не сердись. Все равно Федора сейчас прогнать нельзя. Кто же будет готовить? Да и вообще он хороший повар за кухарку; это так трудно найти, а нанимать настоящую кухарку нам не по средствам.
Коля (входит ). Мамочка, там от тети Маши денщиха пришла.
Мать . Пусть войдет.
Входит баба в короткой юбке, сапогах, мундире и фуражке.
Денщиха . Точно так, ваше бродие.
Мать . В чем дело?
Денщиха . Так что их превосходительство велели мне приказать вам, что сейчас они к вам придут.
Отец . Ах, батюшки! Коля! Ваня! Идите скорей, помогите распорядиться.
Мать . На вот тебе, сестрица, на водку.
Денщиха . Рада стараться, ваше бродие. (Делает поворот налево кругом и уходит .)
Катя . А не пойти ли мне в офицеры?
Мать . Что же, теперь протекция у тебя хорошая. Тетка тебя выдвинет. Да ты у меня и так не пропадешь. А вот мальчики меня беспокоят. Засидятся в старых холостяках. Нынче без приданого не очень-то берут…
Катя . Ну, Коля хорошенький.
Коля (высовывает голову в дверь ). Еще бы не хорошенький! Подожди, я еще подцеплю какую-нибудь толстую советницу или градоначальницу. (Скрывается .)
Звонок.
Катя берет свои бумаги и уходит. Мать идет за нею.
Входит тетя Маша . На ней юбка и мундир, шапка, густые эполеты.
Тетя Маша . Ба! все скрылись. (Вынимает портсигар. ) Степка, дай мне спичку.
Входит Степка .
Ах ты розан! Все хорошеешь. В брак вступить не собираешься?
Степка . Куда уж нам, ваше превосходительство. Мы люди бедные, скромные, кому мы нужны.
Тетя Маша . А за тобой, говорят, моя адъютантша приударяет?
Степка (закрывает лицо передником ). И что вы, барыня, мужчинским сплетням верите! Я себя соблюдаю.
Тетя Маша . Принеси-ка мне, голубчик, содовой. Голова трещит со вчерашнего.
Степка . Сию минуту-с!
Степка уходит. Тетя Маша сидит, заложа ногу на ногу, барабанит по столу и поет военные сигналы.
Тетя Маша .
Рассыпься, молодцы,
За камни, за кусты
По два в ряд.
Ту-ту, ру-ру!
Отец (входит ). Здравствуйте. Поздравляю вас от души…
Тетя Маша (целует отцу руку ). Мерси, мерси, дружок. Ну, как поживаешь? Все хлопочешь по хозяйству? Что же поделаешь. Удел мужчин таков. Сама природа создала его семьянином. Это уже у вас инстинкт такой – плодиться и размножаться и нянчиться, хе… хе… А мы, бедные женщины, несем за это все тягости жизни, служба, заботы о семье. Вы себе порхаете, как бабочки, как хе… хе… папильончики, а мы иной раз до рассвета… А где же детишки?
Входит Степка с содовой водой, ставит на стол и уходит.
Отец . Коля! Ваня! Идите же скорей! Тетя Маша пришла.
Входит Коля , за ним мать.
Мать . А! Ваше превосходительство! Поздравляю!
Звонок.
Тетя Маша . Спасибо, дружище! Только лучше не поздравляй. У нас в полку ходил по этому поводу анекдот. Была у нас, видишь ли, правофланговая рядовая. Софья Совиха…
Входит профессорша с мужем.
Отец . Ах! Глубокоуважаемая профессорша! Здравствуйте, Петр Николаевич.
Профессорша . Пришла поздравить себя, то есть вас, с днем поздравления.
Петр Николаевич (шепчет ). Лили! Лили! Праздника. А не поздравления!
Профессорша (продолжает здороваться ). Мерси. Благодарю вас, господа, что почтили скромную труженицу… Этот день никогда не изгладится…
Тетя Маша (сердито ). То есть почему же скромную? Н-не понимаю… При чем здесь моя скромность…
Петр Николаевич . Ах, боже мой! Лили! Ты опять все путаешь. Это ты ее, а не она тебя.
Профессорша . Ах да, виновата, я спутала. Это я ее, то есть вас, а не она меня. (Садится мимо стула, все бросаются ее подымать .)
Отец . Вы не расшиблись? Ах, боже мой!
Мать . Лучше на диван.
Профессорша . Ах, пустяки! Наоборот, очень приятно.
Тетя Маша . Хе! Хе! У нас в полку по этому поводу циркулировал анекдот, и, знаете, препикантный. Если мужчины разрешат, я расскажу… Подрались у нас, видите ли, две поручицы из-за рогов…
Отец (перебивая ). Finissez devant les garçons{Прекратите при мальчиках (фр. ).}.
Тетя Маша . А наша Марья Николаевна совсем, брат, закружилась. Целые дни у них дым коромыслом. И катанья, и гулянья, и ужины, и все это с разными падшими мужчинами…
Степка (входит ). Кушать подано.
Профессорша (быстро вскакивает ). Пожалуйте, господа, милости просим! Откушайте, чем бог послал.
Петр Николаевич . Лили! Лили! Ты у них, а не они у тебя! Ах, боже мой, эта рассеянность! (Берет ее под руку. )
Мать . Хе! Хе! Ох уж эти ученые. Беда с ними.
Петр Николаевич . Все великие люди были рассеянны. И все такие чудаки. Я читал…
Тетя Маша . У нас в полку рассказывают по этому поводу анекдот. У одной генеральши был молоденький муж, этакий, знаете, бутончик…
Уходит в столовую, через дверь видно, как усаживаются за стол. Звонок. Степка бежит открывать. Возвращается вместе с адъютанткой .
Адъютантка . Так как же ты сюда попал?
Степка . Я теперь тут служу в горничных девушках. Мелкая стирка. Отсыпное, горячее.
Адъютантка (треплет его по щеке ). А что, барыня-то небось ухаживает за тобой?
Степка . И вовсе даже нет. Мужчинские сплетни.
Адъютантка . Ну, ладно, ладно! Толкуй! Ишь, кокет, никак, бороду отпускаешь… Ну, поцелуй же меня, мордаска! Да ну же скорей, мне идти нужно! Ишь, бесенок!
Степка (вырываясь ). Пустите! Грешно вам. Я честный мужчина, а вам бы только поиграть да бросить.
Адъютантка . Вот дурачок! Я же тебя люблю, хоть и рожа ты изрядная.
Степка . Не верю я вам… Все вы так (плачет ), а потом бросите с ребенком… Надругаетесь над красотой моей непорочной. (Ревет .)
Катя (входит ). Что здесь такое?
Степка убегает.
Марья Николаевна, как вам не стыдно! Идите обедать.
Адъютантка . Тра-ля-ля! Тра-ля-ля! Что же не заходите? У нас вчера было превесело. Ужинали со всеми онерами. Коко, Ванька Сверчок, Антипка, знаете, этот бывший полотер, – словом, целый цветник. Все – падшие, но милые создания. (Уходит .)
Громкий звонок несколько раз. Степка открывает. Вламывается извозчица . На ней армяк, бабий повойник, сверху извозчичья шапка, в руках кнут.
Извозчица . Неча! Неча! Сюда и вошла, потому ей и некуда. А я за свои деньги оченно даже вправе. Мне и старшая дворничиха говорит: лови ее, шилохвостку, а то черным ходом утекнет. (Хочет идти в гостиную .)
Степка (загораживая дорогу ). Куда прешь! Толком говори, кого надо…
Извозчица . A того надо, кто денег не платит. Она меня с Васильевского за шесть гривен рядила, дешево рядила, да и на дешевом надула.
Степка . Да какая она из себя-то?
Извозчица . А, известно дело, гунявая.
Степка . Ишь… Профессорша, верно.
Извозчица . Да уж не без того. И старшая дворничиха говорит: лови, говорит, ее, шилохвостку… она, говорит…
Степка . Постой. Я сейчас доложу. (Входит в столовую и выходит оттуда с профессоршей. )
Профессорша (протягивая руку извозчице ). Здравствуйте, здравствуйте… Впрочем, с кем имею честь?
Извозчица . А вот чести-то и не имеешь, коли человека надуваешь…
Профессорша (Степке ). Я их не понимаю… Чего мне… Может быть, через ваше посредство, так сказать…
Степка . Это извозчица. Шесть гривен им нужно-с.
Профессорша . Да? Шесть гривен? Какая странная потребность… (Дает деньги. ) Извольте… виновата… Ничего, что медными?..
Извозчица (взглядывая на нее ). Ч-черт! Никак, ошиблась. (Чешет голову пятерней. )
Профессорша . Ошиблась я в вас или вы во мне?
Извозчица . Сразу-то оно и не разберешь. Потому как та была гунявая, а и ваша милость… не в обиду будь… да и дворничиха говорит, лови ее, шилохвостку, это вашу, значит, милость, не вашу то есть, а, к примеру сказать, ежели… на чаек бы, потому как здесь ошибка, так мне с вас гривенничек за бесчестье.
Степка . Пошла ты вон, пьяница. Вот кликну швейцариху. Она те в три шеи. (Выталкивает извозчицу из двери. )
Профессорша (присматриваясь к Степке ). Какой вы… хи, хи. Бантик у вас на шейке, хи… хи… малявацька вы холосенькая, тю-тю-тю…
Степка (в страхе подгибает колени ). Госпожа профессорша… Чего-с… Сию минуту-с… О господи, наваждение египетское…
Профессорша (семенит ногами к Степке и берет его за подбородок ). Тю-тю-тю…
Петр Николаевич (вбегая ). Лили! Лили! Что здесь такое? Зачем тебя вызывали?
Профессорша . Чего ты суетишься, Петруша. Я деньги платила извозчице.
Петр Николаевич . Какой извозчице?
Профессорша . Гм… трудно определить… Кажется, пьяной.
Степка . Это они извозчице платили, которая вас, значит, сюда привезла…
Петр Николаевич . Как – сюда привезла? Ведь мы же на своих приехали, в коляске!
Профессорша . Ну да, ну да… Она и сама говорила, что ошиблась. Не суетись, Петруша, все в порядке…
Петр Николаевич . А зачем ты сейчас этого горничного за шею держала?..
Профессорша . Я… я… я думала, что это ты… Он так справа зашел, понимаешь? И ты часто справа стоишь, и… и здесь получилась иллюзия… рефлекторный обман правой половины левого мозгового полушария… Явление, которое нужно будет еще разработать…
Петр Николаевич . Ах нет, не нужно, не нужно! Ты не разрабатывай, пусть лучше кто-нибудь из ассистенток…
Уходят в столовую. Степка – в другую дверь. Через минуту из той же двери входит денщиха .
Денщиха . Ишь… не в те двери попала. (Заглядывает .) Столовая там. Господа питаются… Генеральша-то моя чвакает – аж сюда слышно.
Степка (входит с блюдом ). Ай!..
Денщиха . Степану Ильичу, наше вам. Глаза нале-во! Куды вы эдак рысью марш направляетесь?
Степка (отмахиваясь блюдом и роняя котлеты ). А ну вас! Как сюда попали?
Денщиха . Перекусила малость и запила малость перекусочку-то. Федорушка поднес. Хорош Федорушка-то, а ты, Ильич, еще лучше (убежденно ), ты, Ильич, – ягода. И я всегда согласна тебя осчастливить. Ты мое честное имя трепать не будешь, поведение твое самое выдающееся. А я всегда за себя постою. Слыхал нашу солдатскую песню? (Поет и приплясывает. )
Их, солдатка рядовая,
Сама себе голова я,
Как уеду я подальше
От своей от генеральши.
А вашу мужчинскую скромность ценю. И за вас грудью всегда пойду на всякого супостата. Грудью! Так точно-с! А вы меня за то всегда можете угостить-с. (Поднимает с пола котлету, вытирает обшлагом и ест .) Потому, как поется у нас в песне: «И за любовь мою в награду ты мне слезку подари!..»
Степка (подбирая котлеты на блюдо, денщиха помогает, вытирает котлетки рукавом ). О господи, Соломонида Фоминишна! Да ведь мы к вам завсегда… Ой, господи, никак, идут. (Бежит с блюдом в столовую .)
Денщиха уходит. Из столовой быстро выходит отец . За ним тетя Маша , за ней гурьбой остальные.
Тетя Маша (с бутылкой шампанского в руках ). Нет, Шурочка, ты должен покориться. Это старинный польский обычай. Когда мы стояли в Польше, у нас ни один обед без этого не обходился. Всегда перед пирожным кто-нибудь предлагал выпить из сапожка хозяина дома.
Отец . Но ведь мы не в Польше… Мне так неловко.
Все . Пустяки! Нужно! Что за глупости! Это так весело! Оригинально! Обычай!
Мать . Ну, полно кривляться! Сам радешенек. Снимай сапог! Чего ломаешься?
Отец садится и медленно стягивает с ноги высокий сапог.
Тетя Маша . Ну, вот и отлично! Давай сюда! Вот так. (Выливает бутылку в сапог. ) Степочка! Тащи, дружок, еще бутылочку! Еще две! Две тащи! Постой, тебе самому не откупорить – Катя, помоги ему.
Выливает еще две бутылки. Сапог растягивается в вышину.
Давай еще две.
Мать (тревожно ). Может быть, одной довольно? Эдакая прорва… Ну и размер…
Тетя Маша . Лей еще! Вот так, за здоровье прекрасных мужчин! Ура! Пью первая!
Профессорша . Я! Я первая. Я не могу пить после вас! У вас во рту, наверное, всякие молекулы… Мне не поднять… Помогите… Подоприте снизу…
Тетя Маша поднимает сапог за каблук, вино выливается на профессоршу.
Профессорша (захлебываясь ). Ай, тону! Тону! У меня очки всплыли! Спасите! Я жить хочу!
Петр Николаевич рыдает у нее на плече.
Мать (Маше ). Что ты наделала!
Отец . Ужасно! Ужасно! Такую массу вина вылить…
Тетя Маша . Виновата, виновата. Я ведь по вашему же указанию желала услужить, хе, хе. Расскажу вам по этому поводу одну историйку. Факт, но верно. Была, видите ли, одна бригадная генеральша, страшнейшая ругательница; так она, знаете ли, ругалась до такой степени…
Отец . Мари, ле-з-анфан!..{Мари, дети!.. (от фр . les enfants).}
Тетя Маша . Ах, виновата, виновата, не буду!
Петр Николаевич (вытирает жену носовым платком ). Едем домой, дружок, ты отдохнешь, просохнешь.
Профессорша (трет глаза и хнычет ). Все равно! Очки уплыли… И главное, так вредно после обеда это холодное обливание. Если бы перед обедом, я бы даже была благодарна. И в платье тоже нехорошо. Зачем было делать в платье? Надо было раздеться…
Тетя Маша . Хе! хе! хе! А у нас в полковой конюшне…
Отец . Да вы присядьте, вот сюда, к печке – мигом обсохнете.
Профессорша . Ах нет… Лучше велите полить меня эфиром, чтобы ускорить испарение. Что? Нет? Так я пойду лягу. Простите, господа, я вас не задерживаю ввиду инцидента.
Петр Николаевич . Лили! Лили! Мы у них, а не они у нас.
Профессорша . Ах да, совершенно верно, друг мой. Во всяком случае, благодарю вас, господа, за оказанную мне честь и надеюсь, что и впредь не забудете своим посещением… Чего тебе, Петруша?.. Посещением. Простите за скромную трапезу, но поверьте, что я от души, от души старалась обставить все поприличней, и если не удалось, то прошу прощения. Что, Петруша? Да, да! Мы у них, как говорит мой муж, то есть мы у вас в свою очередь тоже непременно побываем. До свиданья! (Делает эффектный поклон и направляется в Ванину спальню. )
Ваня . Ай, ой! Не туда! Не туда!
Коля . Госпожа профессорша, там Ванина спальня.
Петр Николаевич и Степка подхватывают профессоршу под руки и уводят.
Мать . Эдакий ум!
Отец . Гениальная женщина!
Катя . Но до чего рассеянна!
Тетя Маша . Гм… да. Припомнился мне по этому поводу…
Мать . Ну, детки, вы теперь пойдите, а мы здесь посидим в своей компании, покурим. Шурочка, приготовь нам кофе.
Отец, Ваня и Коля уходят.
Ну, теперь можно сан фасон{Не церемониться (от фр . sans façon).}. (Закуривают сигары .)
Тетя Маша . Что это у тебя Ваня какой-то хмурый стал?
Катя . Это он все с Андреем Николаевичем своим мужским вопросом занимаются.
Тетя Маша . Это насчет мужского равноправия, что ли?
Мать . Ну да. Совсем с ума спятили. На курсы идут, волосы отпускают; Андрей, дурак, ерунды начитался и моего Ваньку сбивает. Выдать бы их поскорей за хороших жен…
Адъютантка . Я бы никогда не взяла такого молодого человека, который катается верхом, и отпускает волосы, и на курсы бегает. Это так нескромно, так немужественно. Впрочем, Екатерина Александровна, вам, кажется, нравится Андрей Николаевич?
Катя . Гм… да. И рассчитываю, что его можно будет перевоспитать. Он еще молод. Наконец, хозяйство, дети, все это повлияет на его натуру.
Тетя Маша . Дураки! Хотят быть женщинами. Чего им нужно? Мы их обожаем и уважаем, кормим и обуваем… И физически невозможно. Даже ученые признают, что у мужчины и мозг тяжеловеснее, и извилины какие-то в мозгу в этом самом. Не в парламент же их сажать с извилинами-то… Ха! ха! Я бы за Ваньку Сверчка голос подала! Почему же не подать? Ха-ха! Равноправие так равноправие.
Мать . А детей кто нянчить будет?
Тетя Маша . Видно уж, нам с тобой, ха-ха-ха, видно уж, нам с тобой придется. Что ж, повешу саблю на гвоздь, денщиха будет в барабан бить, чтобы дети не плакали, ха-ха! ха! А уж вечерние-то заседания тю-тю, Шурочка. А? Ха-ха-ха!
Мать . Пошли теперь все эти новшества. Мужчины докторшами будут. Ну, посуди сама, позовешь ли ты к себе молодого человека, когда заболеешь?
Тетя Маша . Ха! ха! У нас в полку…
Мать . Подожди. Ведь не позовешь? Значит, все это одни пустяки. Теперь в конторы тоже стали принимать мальчишек. Есть и женатые. Дети дома брошены на произвол судьбы… И цены сбивают на женский труд.
Адъютантка . А главное, совершенно теряют грацию, мужественность.
Отец (из двери ). Кофе готов.
Мать . Пойдемте, господа.
Уходят. Слышится звонок. Входят Андрей Николаевич и Степка .
Андрей Николаевич . Нет, Степка, я не сниму пальто. Я только на минутку. У вас гости? Ах, как это неприятно. Так Ваничка дома… Гм… Подожди, Степа, одну минутку… Вот что, голубчик, не можешь ли ты вызвать ко мне на одну секундочку Катерину Александровну? Подожди, подожди! Только у меня секрет… Нужно так, чтоб никто не видал… Потихоньку вызови.
Степка . Да уж ладно, барин, мы сами с усами, комар носу не подточит. (Подходит к двери и кричит .) Барышня! Вас тут спра… пожалте-с на секрет.
Катя (выбегает ). Чего ты? Одурел? Ах, это вы? Пожалуйста! Что же вы не разденетесь.
Андрей Николаевич . Нет. Мерси. Я на одну минутку. Я только хотел узнать, здоров ли Ваня… Папа послал за узорами…
Катя . Вы напрасно выходите один так поздно вечером. Могут пристать какие-нибудь нахалки.
Андрей Николаевич . Я должен… мне нужно… два слова…
Катя . Степка, пошел в кухню.
Степка уходит.
Андрей Николаевич . Я пришел… вернуть вам ваше слово… Я не могу…
Катя . Так вы не любите меня! Боже мой, боже мой! Говорите же, говорите! Я с ума сойду!
Андрей Николаевич (плачет ). Я не могу… Мы повенчаемся, а вы на другой день спросите: «Андрюша, что сегодня на обед?» Не могу! Лучше пулю в лоб… Рабство…
Катя . Не любишь! Не любишь!
Андрей Николаевич . Мы сговорились с Ваней… Будем учиться… Я буду доктором… сам прокормлю, а ты по хозяйству…
Катя . Ты с ума сходишь? Я, женщина, на твой счет?
Андрей Николаевич . Да!.. Да!.. Я так люблю тебя, а иначе не могу. Женщины от власти одурели… Будем ждать… пока я сам прокормлю… Я тебя так люблю, так люблю… по хозяйству… (Обнимает Катю и прижимается к ней. )
Раздается громкий звонок. Сцена темнеет совершенно. Затем сразу освещается. На столе горит лампа. Катя спит на диване. Снова громкий звонок. Катя вскакивает. Через комнату бежит полуодетая горничная и отворяет входную дверь. Входит отец .
Катя (вскакивая ). Ай! (Протирает глаза. ) Папа? Ты? Ха-ха! Вот радость! Папа, милый, ты знаешь, ведь и мы тоже дряни! Мы, мы, женщины, и я, тетя Маша, все мы такие же. Ах, как я рада! Как я рада!
Отец . Да ты с ума сошла! Кто дряни? Что дряни?
Катя . Ах, ты ничего не понимаешь! Я за Андрея Николаевича замуж выхожу. Мы ведь все одинаковые все равно. Ваня! (Стучит кулаком в дверь. ) Ваня! Вставай! Я за Андрюшу замуж выйду. Такая радость! Все одинаковые. Папочка, милый. Ха-ха! Тетя Маша генерала получила и такая же стала, как дядя Петя. Подождем нового человечества. (Стучит в дверь .) Ваня, вставай!
Отец (патетически ). Черт знает что такое! Отец всю ночь, как свинья, не разгибая спины… а они… имейте же хоть уважение. (Срывает шляпу, бросает ее на землю. Вместе с платком вынимает из кармана длинную дамскую перчатку и вытирает лоб. )
Надежда Тэффи
Фантастическая шутка в 1-м действии
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ОТЕЦ. В первой и третьей картинах в обыкновенном платье; во второй – в длинном цветном клетчатом сюртуке, широком отложном воротнике и в пышном шарфе, завязанном бантом под подбородком.
МАТЬ. В первой картине в домашнем платье. Во второй картине в узкой юбке, сюртуке, жилете, крахмальном белье.
КАТЯ. Причесана по-дамски. 18 лет. Одета во второй картине приблизительно как мать.
ВАНЯ. 17 лет.
КОЛЯ. 16 лет. В первой картине Ваня в пиджаке. Коля в велосипедном костюме. Во второй картине – оба в длинных цветных сюртуках, один в розовом, другой в голубом, с большими цветными шарфами и мягкими кружевными воротниками.
АНДРЕЙ НИКОЛАЕВИЧ. Одет в том же роде. Шляпа с вуалью. В руках муфта.
ТЕТЯ МАША. Толстая. Мундир до колен, высокие сапоги, густые эполеты, ордена. Прическа дамская.
ПРОФЕССОРША. Фрак, узкая юбка, крахмальное белье, пенсне. Худая, плешивая, сзади волосы заплетены в крысиный хвостик с голубым бантиком.
ПЕТР НИКОЛАЕВИЧ, ее муж. Широкий сюртук. Кружевной шарф, лорнет, сбоку у пояса веер.
ДЕНЩИХА. Толстая баба, волосы масленые, закручены на затылке; мундир.
АДЪЮТАНТКА. Военный мундир. Сильно подмазанная. Пышная прическа, сбоку на волосах эгретка.
СТЕПКА. Черные панталоны, розовая куртка, передник с кружевами, на голове чепчик, на шее бантик. Очень некрасив.
ИЗВОЗЧИЦА. В повойнике, сверху шляпа извозчичья. Армяк. Кнут.
ГЛАША. Горничная.
Гостиная. У стены большой старинный диван. Вечер. Горят лампы. Через открытую дверь виден накрытый стол; мать вытирает чайные чашки. Ваня у стола читает. Коля в велосипедной шапке лежит па качалке. Катя ходит по комнате.
КАТЯ (волнуясь). Возмутительно! Прямо возмутительно! Точно женщина не такой же человек.
КОЛЯ. Значит, не такой.
КАТЯ. Однако во многих странах существует женское равноправие, и никто не говорит, что дело от этого пошло хуже. Почему же у нас этого нельзя?
КОЛЯ. Значит, нельзя.
КАТЯ. Да почему же нельзя?
КОЛЯ. Да вот так, нельзя, и баста.
КАТЯ. Баста потому, что ты дурак.
МАТЬ (из столовой). Опять ссориться? Перестаньте. Как не стыдно…
КАТЯ. Он меня нарочно дразнит. Знает, что мне тяжело… что я всю жизнь посвятила… (Плачет.)
КОЛЯ. Ха, ха! (Поет.) Жизнь посвятила и жертвою пала. И жертвою пала.
Слышится звонок.
МАТЬ. Перестаньте, вы там. Кто-то звонит.
Входит отец.
ОТЕЦ. Ну-с, вот и я. Что у вас тут такое? Чего она ревет?
КОЛЯ. Она жизнь посвятила и жертвою пала.
МАТЬ. Ах, замолчите, ради Бога. Отец усталый пришел… Вместо того чтобы…
ОТЕЦ (хмурится). Действительно, черт возьми. Отец целый день служит, как бешеная собака, придет домой, и тут покоя нет. И сама, матушка, виновата Сама распустила. Катерина целые дни по митингам рыскает, этот болван только ногами дрыгает. Сними шапку! Ты не в конюшне! Отец целый день, как лошадь, над бумагами корпит, а они вместо того чтобы…
МАТЬ. Пойди, Шурочка, попей чайку.
ОТЕЦ. Иду, Шурочка. Я только один стаканчик. Опять бежать нужно.
МАТЬ (передавая ему стакан, который он выпивает стоя). Бежать?
ОТЕЦ (раздраженно). Ну да, очень просто. Что это, первый раз, что ли? Верчусь, как белка в колесе. Для вас же. У нас сегодня вечернее заседание. Ах да – совсем и забыл. Я ведь для того и зашел. Позвольте вас поздравить, душа моя. Дядя Петя произведен в генералы. Нужно будет устроить для него завтра обед. Ты распорядись. Вино я сам куплю.
МАТЬ. Ты сегодня поздно вернешься?
ОТЕЦ. Вот женская логика. Ну разумеется, поздно. (Берет портфель не за тот конец. Из него вываливаются бумаги и длинная розовая лента.)
КОЛЯ. Папочка… лента.
ОТЕЦ (быстро сует ленту в портфель). Ну да… ну да, разумеется. Деловая лента… Ну, до свиданья, Шурочка. (Треплет ее по щеке.) Спи, мамочка, спокойно. (Уходит.)
МАТЬ (вздыхая). Бедный труженик!
КОЛЯ. Гм! гм! Деловая лента.
МАТЬ. Что?
КАТЯ. Вот тоска! Я прямо с ума сойду.
МАТЬ. Это от безделья, душа моя. Поработала бы, пошила бы, почитала бы, помогла бы матери по хозяйству, вот и тоски бы не было. (Уходит.)
КОЛЯ. Пойду, помогу матери по хозяйству. (Уходит в столовую. Видно, как берет ложку и eon варенье прямо из вазочки.)
КАТЯ. Не желаю. Я не кухарка. Я, может быть, тоже желаю служить в департаменте. Да-с. И на вечерние заседания ходить желаю. (Коля громко хохочет, вскакивает и грозит кулаком.) Как я вас всех ненавижу. Теперь я равноправия не хочу. Этого с меня мало! Нет! Вот пусть они посидят в нашей шкуре, а мы, женщины, повертим ими, как они нами вертят. Вот тогда посмотрим, что они запоют.
В 1917 году русская писательница Тэффи покинула родной Санкт-Петербург, в то время испытывавший острую нехватку продовольствия и дров, и отправилась в Москву. Там можно было разжиться хлебом, но, по мере того как пришедшие в власти большевики постепенно расправлялись со своими врагами, ее не покидало чувство, что она наблюдает город в предсмертной агонии. Новая власть также закрывала оппозиционные издания, где обычно публиковалась писательница. В 1918 году, когда один сомнительной репутации импресарио предложил Тэффи выступать с литературными чтениями в Одессе, она согласилась. Актерам было проще получить выездную визу, и театральные труппы переполняли люди, отчаянно пытавшиеся эмигрировать. Уезжая, Тэффи дала себе обещание в скором времени вернуться; на самом деле Россию она покидала навсегда.
Тэффи — таков был псевдоним Надежды Александровны Лохвицкой, родившейся в 1872 году в семье петербургских интеллигентов. На рубеже веков, после десяти лет несчастливого брака с выпускником юридического факультета Владиславом Бучинским, Тэффи оставила мужа и детей в их провинциальном имении и вернулась в Санкт-Петербург, где вскоре стала успешным автором фельетонов, рассказов, стихов и пьес (ее первая пьеса называлась «Женский вопрос»). Тэффи завоевала настолько большую популярность, что ее именем даже назывались конфеты и духи.
Контекст
Стена: воспоминания
Financial Times 02.11.2014Украина, ЕС и воспоминания о Первой мировой
L"Espresso 04.09.2014Воспоминания о коммунизме
El Pais 18.11.2014 Как и многие ее коллеги, писатели и художники, Тэффи с воодушевлением встретила социализм и революцию 1905 года. Наряду с другими выдающимися писателями самых разных политических убеждений она работала в первой легальной большевистской газете «Новая жизнь». Это издание представляло собой довольно странное явление, продукт эпохи неопределенности, где с политическими директивами Ленина соседствовала литературная секция, печатавшая таких крупных и далеких от большевизма писателей, как Тэффи и скандально известная символистка Зинаида Гиппиус. Далеко не все сотрудники «Новой жизни» демонстрировали железную политическую волю: секретарь редакции слыл весельчаком и бабником, он вздыхал об утрате секретных поставок оружия и однажды пригласил Тэффи на завтрак в модное литературное кафе.Оглядываясь на этот период в одном из своих очерков, представленных в новом литературном сборнике Тэффи «Толстой, Распутин, другие и я», опубликованном The New York Review of Books под редакцией Роберта Чандлера (Robert Chandler) и Энн Мари Джексон (Anne Marie Jackson), Тэффи пишет, что ей кажется, «будто кто-то перетасовал страницы дневника, спутав трагические записи с настолько нелепыми историями, что остается только в недоумении пожимать плечами».
По ее мнению, Ленин, склонный воспринимать революционную деятельность скорее как работу, нежели как театральную постановку, вернулся из ссылки и испортил им все удовольствие. «Он никогда не позировал, — пишет Тэффи. — Обычно люди рисуются, потому что хотят понравиться другим, потому что жаждут красоты. Ленину чувство прекрасного не было свойственно вообще». Он реорганизует «Новую жизнь», объясняя это так: «Сегодня театр нам не нужен. Равно как и музыка. Нам не нужны никакие статьи об искусстве и культуре». Тэффи и прочие сотрудники литературной секции решают покинуть газету, вскоре после этого ее закрывают власти. Во введении к сборнику Эдит Хейбер (Edythe Haber) пишет, что Ленин в своей статье под названием «Умирающее самодержавие и новые органы народной власти» зашел слишком далеко. Это столкновение с Лениным положило начало непреходящей ненависти, которую Тэффи питала к большевикам (но не к социализму). Она не могла подчиниться движению, не уважающему культуру и чувство юмора.
Тринадцать лет спустя Тэффи покинула Россию. В «Воспоминаниях: от Москвы до Черного моря», недавно переведенных Робертом и Элизабет Чандлер, Энн Мари Джексон и Ириной Штейнберг и опубликованных The New York Review of Books (отрывок из перевода был вывешен на нашем сайте в 2014 году), Тэффи описывает свое путешествие 1918 года. Мемуары являются захватывающим чтением при любых обстоятельствах, но особую остроту обретают сегодня, когда миллионы украинцев вынуждены покидать свои дома из-за конфликта, одновременно напоминающего трагедию и фарс. Так, в мемуарах говорится о том, как осенью 1918 года на опасной украинской границе местный «комиссар искусств» отдал группе Тэффи приказ развлечь пролетариат в клубе Просвещения и Культуры. На комиссаре — великолепная бобровая шуба с маленьким круглым отверстием на спине, окруженным пятном: кровью. Первые ряды клуба заняты революционерами в кожанках, с патронташами и револьверами. После их ухода печальные, усталые женщины призывают Тэффи покинуть город как можно быстрее. Так она и поступает. На пограничном пропускном пункте один из поклонников преподносит ей трогательный подарок — теплое шампанское, а в другом местечке ей дарят плитку шоколада. К тому времени шоколад и шампанское уже кажутся реликтами навсегда утраченного мира.
Несмотря на свой страх и отвращение перед большевистским насилием, Тэффи понимает, почему человек, изначально обреченный на скучную жизнь и тяжелый труд, так быстро пьянеет от революции, от запаха крови. Когда она прибывает на киевский вокзал, еще находящийся под контролем немцев и белогвардейцев, она видит человека, который отчитывает официанта за то, что тот подал ему стейк прежде жареного картофеля. «Вся эта небольшая сценка — подарок большевикам», — пишет она. Неужели этот человек не понимает, насколько ему повезло, что он вообще может есть стейк и жареный картофель — в любом порядке? Когда Тэффи покидает станцию, она радуется, видя, как один белогвардеец перед булочной ест свежее пирожное. Подобная последовательность в описании характерна для манеры Тэффи: она начинает не с политических программ, а с того, чему оказывается свидетелем. Она не стесняется получать удовольствие от хорошей еды, но вместе с тем понимает, почему официант тоже не прочь пообедать стейком. Ее гуманный, беспристрастный подход, с вниманием к деталям повседневной жизни, добавляет еще одно измерение читательскому восприятию момента: мы подробнее узнаем о том, какие его наполняли запахи, вкусы, картины, ощущения.
На первый взгляд, подконтрольный немцам Киев походит на фестиваль, где писатели и актеры из Москвы и Санкт-Петербурга в ресторанах лакомятся ветчиной, колбасой и фаршированным молочным поросенком. Но вскоре Тэффи приходит в заключению, что Киев больше напоминает зал ожидания, переполненный путешественниками, ожидающими отбытия к своему следующему месту назначения. По мере приближения украинской социалистической армии беженцы перемещаются на юг. Тэффи находится в Киеве достаточно долго, чтобы застать на улицах города патрули украинских социалистов: «На удивление вежливые господа в солдатских шинелях щелкали каблуками и рассказывали нам, каких улиц следует избегать, чтобы не наткнуться на какой-нибудь из их рейдов». С «гордым смирением и сильным украинским акцентом» мужчины объясняют Тэффи: «Мы крестьянские группы, о которых все вы так много толкуете».
Ее следующая остановка — город Одесса, при поддержке французов находящийся под условным контролем белого движения, но всем прекрасно известно, что на самом деле городом правят бандиты. По мере приближения большевиков бандиты становятся смелее, зная, что присвоение имущества в скором времени будет узаконено. Тэффи удается получить место на пароходе, отправляющемся во Владивосток, на котором она надеется вернуться в Москву, однако экипаж покидает судно, по-видимому желая передать его большевикам. Пассажиры вынуждены пустить в ход весь имеющийся у них инженерный и морской опыт для того, чтобы плыть дальше. Молодые денди подвозят уголь, дамы чистят рыбу. Чтобы доказать, что и она не уклоняется от общих обязанностей, Тэффи драит палубу, но скоро один знакомый просит ее остановиться. «Ваше мытье отвратительно, — говорит он. — К тому же у вас слишком счастливый вид. Люди могут подумать, что это какая-нибудь игра». На Тэффи — серебряные туфли; подобно многим другим женщинам-беженцам, она пытается спасти свою наиболее практичную одежду для будущей жизни, какой бы та ни оказалась.
Другие авторы, пишущие об этом периоде, Булгаков и Бунин, например, делают акцент на царившей в те дни неопределенности и насилии, на знаменитом вихре революции. Тэффи же в своих мемуарах проявляет больше интереса к жизнестойкости людей, тому, как повседневная жизнь вопреки всему продолжает свое течение. Эта несгибаемость особенно поражает и трогает в женщинах. Одна дама хвастается платьями, которые шьет из медицинской марли; другая мчится делать свой последний маникюр перед самым отправлением корабля. А сама Тэффи с подругами в Санкт-Петербурге научилась изготавливать нижнее белье из кальки.
Тэффи доплывает до Новороссийска, где корабль вынуждают причалить. Пир во время чумы в этом городе воспринимается еще тяжелее, чем в Одессе или Киеве. Одну из пьес Тэффи ставят в белогвардейской столице, Екатеринодаре. На спектакль она отправляется на поезде, переполненном осунувшимися, исхудалыми и обреченными на смерть солдатами белой армии. Этот спектакль будет для Тэффи последним в России. Ее не оставляет ощущение, что нити, связывающие ее душу с землей, порвались, оставив ее наедине с «черной, пустой, круглой землей и бескрайним звездным небом».
Звездное небо, как напоминание о вечности, превосходящей все человеческие надежды и страдания, — центральный мотив в романе Булгакова «Белая гвардия». В «Воспоминаниях» Тэффи образу неба противостоит образ моря. Так, Тэффи описывает котиковые шубы, которые, как и многие другие женщины, они носит в период бегства из России. Они теплые и ценные и могут послужить в качестве постели в случае ночевки на грузовом поезде или палубе судна. Как и их владелицы, шубы способны пережить само общество, их породившее. По словам Тэффи, у приятельницы одной актрисы, выжившей в кораблекрушении, полностью уцелела и котиковая шуба. Тюлень, в конце концов, морское животное.
В Киеве и Одессе женские шубы переливаются все еще гладким и блестящим мехом; в Новороссийске они уже стерлись по краям и пестрят проплешинами; а в Константинополе, после окончательного разрыва с тем, что когда-то было Россией, у них «засаленные воротники и завернутые со стыда манжеты». В Париже, где обосновалась Тэффи и многие другие русские беженцы, мех износился до последней степени. В 1924 году Тэффи пишет: «Все, что осталось — разрозненные вещи, случайные обрывки воспоминаний, заплатки на рукавах, воротниках и швах обычных шерстяных пальто». С другой стороны, Тэффи дожила до 1952 года, писала до самой своей смерти, а ее воспоминания дошли до нас в неизменном виде.
Тэффи
Замечательная русская писательница Тэффи (Надежда Александровна Лохвицкая, по мужу - Бучинская), с 1920 года жившая в эмиграции, к сожалению, мало известна современному читателю. А ведь ее творчество ценили многие известные писатели, такие как И. Бунин, Б. Зайцев, Ф. Сологуб, А. Аверченко, Л. Андреев, Куприн и многие другие - круг знакомых писательницы был необычайно широк.
Родилась 9 мая (21 н.с.) в родительском имении в Волынской губернии в дворянской профессорской семье. Получила прекрасное домашнее образование.
Начала печататься в 1901, и в первых же литературных опытах проявились главные черты ее дарования: "любила рисовать карикатуры и писать сатирические стихотворения".
В 1905 - 07 сотрудничала в различных сатирических журналах и газетах, публикуя стихотворения, юмористические рассказы, фельетоны, пользовавшиеся большой популярностью у массового читателя.
В 1908, с момента основания А. Аверченко журнала "Сатирикон", Тэффи становится вместе с Сашей Черным постоянным сотрудником журнала. Кроме того, была постоянным сотрудником газет "Биржевые ведомости" и "Русское слово" и других изданий.
В 1910 выходят два тома "Юмористических рассказов" Тэффи, имевшие большой успех у читателей и вызвавшие положительные отклики в печати. Затем последовали сборники "И стало так..." (1912); "Дым без огня" (1914); "Неживой зверь" (1916). Писала и критические статьи, и пьесы.
Октябрьской революции не приняла и в 1920 эмигрировала, поселившись в Париже. Сотрудничала в газетах "Последние новости", "Возрождение", выступала с фельетонами, обличавшими бесперспективность существования эмигрантов: "Наши за границей" и "Ке-фер?". А. Куприн, ценивший талант Тэффи, отмечал присущие ей "безукоризненность русского языка, непринужденность и разнообразие оборотов речи".
Почитателями таланта Тэффи были люди, имевшие противоположные политические взгляды, как император Николай II и В. И. Ленин.
В 1971 году была предпринята попытка издания сборника рассказов Тэффи в СССР, но подборка произведений в соответствии с требованиями советской идеологии вряд ли адекватно отражала творчество писательницы. В сборник вошли только сатирические рассказы о дореволюционной России и быте эмиграции в Париже.
В последнее время вошли в моду писатели-эмигранты, и книги Тэффи издавались несколько раз, но, к сожалению, не стали так популярны, как они того заслуживают. Небольшое количество рассказов есть и в интернете.
Тэффи огромное значение придавала не отдельным рассказам, а сборникам как целостным книгам, поэтому в данном проекте я постараюсь опубликовать именно сборники, а также некоторые критические статьи, изданные в России.
Тэффи не высказывала враждебного отношения к Советскому Союзу, но на родину не вернулась. Последние годы провела в нужде и одиночестве. Умерла 6 октября 1952 в Париже.
Моя любовь - как странный сон,
Предутренний, печальный...
Молчаньем звезд заворожен
Ее призыв прощальный!
Как стая белых, смелых птиц
Летят ее желанья
К пределам пламенных зарниц
Последнего сгоранья!..
Моя любовь - немым богам
Зажженная лампада.
Моей любви, моим устам -
Твоей любви не надо!
Список литературы
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://russia.rin.ru/
Тэффи Н А
Тэффи Н А
Женский вопрос
Женский вопрос
Фантастическая штука в 1-м действии
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
О Т Е Ц. В первой и третьей картинах в обыкновенном платье; во второй в длинном цветном клетчатом сюртуке, широком отложном воротнике и в пышном шарфе, завязанном бантом под подбородком.
М А Т Ь. В первой картине в домашнем платье. Во второй картине в узкой юбке, сюртуке, жилете, крахмальном белье.
К А Т Я. Причесана по-дамски. 18 лет. Одета во второй картине приблизительно как мать.
В А Н Я. 17 лет.
К О Л Я. 16 лет. В первой картине Ваня в пиджаке. Коля в велосипедном костюме. Во второй картине - оба в длинных цветных сюртуках, один в розовом, другой в голубом, с большими цветными шарфами и мягкими кружевными воротниками.
А Н Д Р Е Й Н И К О Л А Е В И Ч. Одет в том же роде. Шляпа с вуалью. В руках муфта.
Т Е Т Я М А Ш А. Толстая. Мундир до колен, высокие сапоги, густые эполеты, ордена. Прическа дамская.
П Р О Ф Е С С О Р Ш А. Фрак, узкая юбка, крахмальное белье, пенсне. Худая, плешивая, сзади волосы заплетены в крысиный хвостик с голубым бантиком.
П Е Т Р Н И К О Л А Е В И Ч, ее муж. Широкий сюртук. Кружевной шарф, лорнет, сбоку у пояса веер.
Д Е Н Щ И Х А. Толстая баба, волосы масленые, закручены на затылке; мундир.
А Д Ъ Ю Т А Н Т К А. Военный мундир. Сильно подмазанная. Пышная прическа, сбоку на волосах эгретка.
С Т Е П К А. Черные панталоны, розовая куртка, передник с кружевами, на голове чепчик, на шее бантик. Очень некрасив.
И З В О З Ч И Ц А. В повойнике, сверху шляпа извозчичья. Армяк. Кнут.
Г Л А Ш А. Горничная.
Гостиная. У стены большой старинный диван. Вечер. Горят лампы. Через открытую дверь виден накрытый стол; м а т ь вытирает чайные чашки. В а н я у стола читает. К о л я в велосипедной шапке лежит на качалке. К а т я ходит
по комнате.
К А Т Я (волнуясь). Возмутительно! Прямо возмутительно! Точно женщина не такой же человек.
К О Л Я. Значит, не такой.
К А Т Я. Однако во многих странах существует женское равноправие, и никто не говорит, что дело от этого пошло хуже. Почему же у нас этого нельзя?
К О Л Я. Значит, нельзя.
К А Т Я. Да почему же нельзя?
К О Л Я. Да вот так, нельзя, и баста.
К А Т Я. Баста потому, что ты дурак.
М А Т Ь (из столовой). Опять ссориться? Перестаньте. Как не стыдно...
К А Т Я. Он меня нарочно дразнит. Знает, что мне тяжело... что я всю жизнь посвятила... (Плачет.)
К О Л Я. Ха, ха! (Поет.) Жизнь посвятила и жертвою пала. И жертвою пала.
Слышится звонок.
М А Т Ь. Перестаньте, вы там. Кто-то звонит.
Входит о т е ц.
О Т Е Ц. Ну-с; вот и я. Что у вас тут такое? Чего она ревет?
К О Л Я. Она жизнь посвятила и жертвою пала.
М А Т Ь. Ах, замолчите, ради Бога. Отец усталый пришел... Вместо того чтобы...
О Т Е Ц (хмурится). Действительно, черт возьми. Отец целый день служит, как бешеная собака, придет домой, и тут покоя нет. И сама, матушка, виновата. Сама распустила. Катерина целые дни по митингам рыскает, этот болван только ногами дрыгает. Сними шапку! Ты не в конюшне! Отец целый день, как лошадь, над бумагами корпит, а они вместо того, чтобы...
М А Т Ь. Пойди, Шурочка, попей чайку.
О Т Е Ц. Иду, Шурочка. Я только один стаканчик. Опять бежать нужно.
М А Т Ь (передавая ему стакан, который он выливает стоя). Бежать?
О Т Е Ц (раздраженно). Ну да, очень просто. Что это, первый раз, что ли? Верчусь, как белка в колесе. Для вас же. У нас сегодня вечернее заседание. Ах да - совсем и забыл. Я ведь для того и зашел. Позвольте вас поздравить, душа моя. Дядя Петя произведен в генералы. Нужно будет устроить для него завтра обед. Ты распорядись. Вино я сам куплю.
М А Т Ь. Ты сегодня поздно вернешься?
О Т Е Ц. Вот женская логика. Ну разумеется, поздно. (Берет портфель не за тот конец. Из него вываливаются бумаги и длинная розовая лента.)
К О Л Я. Папочка... лента.
О Т Е Ц (быстро сует ленту в портфель). Ну да... ну да, разумеется. Деловая лента... Ну, до свиданья, Шурочка. (Треплет ее по щеке.) Спи, мамочка, спокойно. (Уходит.)
М А Т Ь (вздыхая). Бедный труженик!
К О Л Я. Гм! гм! Деловая лента.
М А Т Ь. Что?
К А Т Я. Вот тоска! Я прямо с ума сойду.
М А Т Ь. Это от безделья, душа моя. Поработала бы, пошила бы, почитала бы, помогла бы матери по хозяйству, вот и тоски бы не было. (Уходит.)
К О Л Я. Пойду, помогу матери по хозяйству. (Уходит в столовую. Видно, как берет ложку и ест варенье прямо из вазочки.)
К А Т Я. Не желаю. Я не кухарка. Я, может быть, тоже желаю служить в департаменте. Да-с. И на вечерние заседания ходить желаю. (Коля громко хохочет, вскакивает и грозит кулаком.) Как я вас всех ненавижу. Теперь я равноправия не хочу. Этого с меня мало! Нет! Вот пусть они посидят в нашей шкуре, а мы, женщины, повертим ими, как они нами вертят. Вот тогда посмотрим, что они запоют.
В А Н Я. Ты думаешь, лучше будет?
К А Т Я. Лучше? Да, мы весь мир перевернем, мы, женщины...
В А Н Я. Э, полно! Новой жизни жди от нового человечества, а пока люди те же, все останется по-старому.
К А Т Я. Неправда! Ты все врешь. Ты все нарочно. И во всяком случае, передай твоему Андрею Николаевичу, что я за него замуж не пойду. Не намерена! Повенчаемся, а он у меня на другой день спросит, что у нас на обед. Ни за что! Лучше пулю в лоб.
В А Н Я. Да ты совсем с ума сошла!
К А Т Я. Кончу курсы, буду доктором, тогда сама на нем женюсь. Только чтобы он ничего не смел делать. Так только по хозяйству. Не беспокойтесь, могу прокормить.
В А Н Я. Да не все ли равно.
К А Т Я. Нет-с, не все равно. Совсем другая жизнь будет. Не ваша, не дурацкая, потому что женщина не такое существо, как вы, а совсем наоборот.
В А Н Я. То есть что наоборот?
К А Т Я. Да все наоборот. А вы все выродились. От продолжительной власти совсем одурели. Твой же Андрей Николаевич умиляется над профессором Петуховым: ах, ученый! ах, милая рассеяность! чудак, не от мира сего... Просто старая калоша, и не моется никогда. Все вы друг перед другом умиляетесь. Жен обманываете, в карты дуетесь, и все у вас очень мило выходит. Разве женщина могла бы себя так вести?
Г О Л О С М А Т Е Р И. Катя! Я прилягу. Если услышите папочкин звонок, разбудите Глашу - она так крепко спит.
К А Т Я. Хорошо! Я все равно всю ночь не засну.
Ваня уходит и запирает свою дверь.
К А Т Я (стучит в его дверь кулаком). Так и скажи ему, что не пойду! Слышишь? Не выйду! (Сидит на диване и плачет.)
Бедный Андрюша... И я бедная!.. Что же, будем ждать, пока все станет навыворот... Буду доктором... Андрюша... (ложится на диван) верю, что все сбудется... Вот счастье-то было бы. (Зевает.) Уж я бы их.. (Засыпает.)
Сцепа мало-помалу темнеет. Несколько мгновений совсем темно. Затем сразу вспыхивает дневной свет. К а т я сидит за столом и разбирает бумаги. На
диване К о л я вышивает туфли. В столовой отец моет чашки.
К О Л Я (хнычет). Опять распарывать. Опять крестик пропустил!
К А Т Я. Тише, ты мне мешаешь!
В А Н Я (выходит оживленный, бросает шапку на стул). Как сегодня было интересно! Я прямо из парламента. Сидел на хорах. Духота страшная. Говорила депутатка Овчина о мужском вопросе. Чудно говорила! Мужчины, говорит, такие же люди. И мозг мужской, несмотря на свою тяжеловесность и излишнее количество извилин, все же человеческий мозг и кое-что воспринимать может. Ссылалась на историю. В былые времена допускались же мужчины даже на весьма ответственные должности...
О Т Е Ц. Ну, ладно. Помоги-ка мне лучше убрать посуду.
В А Н Я. Приводила примеры из новых опытов. Ведь служат же мужчины и в кухарках и в няньках, так почему же...
К А Т Я. Перестань, Ваня, ты мне мешаешь.
Вот, верно, мама звонит.
О Т Е Ц (суетясь). Ах ты, Боже мой! Опять он не слышит. Отворю сам. (Убегает.)
М А Т Ь (возвращаясь с отцом). Напрасно, напрасно, дитя мое. Открывать двери - дело прислуги. Слушайте, детки. Интересная новость. Тетю Машу произвели в генералы.
О Т Е Ц. Достойная женщина.
К А Т Я. Всю жизнь полковой овес воровала.
О Т Е Ц. Как тебе не стыдно.
К А Т Я. За галстук заливает и ни одного смазливого белошвея не пропустит.
О Т Е Ц. Коля, выйди из комнаты. Говоришь при мальчике такие вещи.
М А Т Ь (отцу). Ну-с, Шурочка, не ударь лицом в грязь. Нужно сегодня устроить для тети Маши обед. Вино я сама куплю. А ты распорядись. Коля, Ваня, помогите отцу.
О Т Е Ц (робко). Может быть, можно отложить обед на завтра? Сегодня немножко поздно...
М А Т Ь. Вот мужская логика! Я гостей созвала на сегодня, а он обед подаст завтра. (Уходит.)
В А Н Я. Ах, как чудно говорила Овчина! Вы должны давать мужчинам тоже образование и не делать из них рабов, позорящих имя человека. Мы требуем мужского равноправия.
К О Л Я. А, в самом деле, папаша, отчего это так несправедливо? Женщинам все, а нам ничего?
О Т Е Ц. Да, дитя мое, когда-то было иначе. Мужчины были у власти. Женщины добивались прав и наконец восстали. После кровопролитной женской войны мужчины сдались, были засажены в терема и в гаремы, а теперь понемногу освобождаются от рабства. В Америке мужчины уже допущены на медицинские курсы.
В А Н Я. Ха-ха. Мужчина - докторша! Как это оригинально.
К О Л Я. А что, в те времена мужчины в парламенте сидели?
О Т Е Ц. Ну конечно.
К О Л Я. И председательница была мужчина?
О Т Е Ц. Разумеется.
К О Л Я. Ха! Ха! Председательница в па...
Быстрая навигация назад: Ctrl+←, вперед Ctrl+→
