Японский писатель Ясунари Кавабата родился в Осаке в образованной и богатой семье. Его отец, врач, умер, когда Ясунари было всего 2 года. После смерти матери, последовавшей через год после смерти отца, мальчик был взят на воспитание дедом и бабкой по материнской линии. Спустя несколько лет умерли его бабушка и сестра, и мальчик остался со своим дедом, которого очень любил. Хотя в детстве Кавабата мечтал быть художником, в возрасте 12 лет он принимает решение стать писателем, и в 1914 г., незадолго до кончины деда, начинает писать автобиографический рассказ, который публикуется в 1925 г. под названием "Дневник шестнадцатилетнего".
Продолжая жить у родственников, Кавабата поступает в токийскую среднюю школу и начинает изучать европейскую культуру, увлекается скандинавской литературой, знакомится с произведениями таких художников, как Леонардо да Винчи, Микеланджело, Рембрандт и Поль Сезанн.
В 1920г. юноша поступает в Токийский университет на факультет английской литературы, однако на втором курсе берется за изучение японской литературы. Его статья в студенческом журнале "Синейте" ("Новое направление") привлекла внимание писателя Кан Кикути, предложившего Кавабате, который в это время (1923) учился на последнем курсе, стать членом редакции литературного журнала "Бунгэй сюнджю" ("Литература эпохи").
В эти годы Кавабата с группой молодых писателей основывает журнал "Бунгэй дзидай" ("Современная литература") - рупор модернистского направления в японской литературе, известного под названием "синканкакуха" ("неосенсуалисты"), которое находилось под сильным влиянием модернистских писателей Запада, особенно таких, как Джеймс Джойс и Гертруда Стайн.
Первый литературный успех начинающему писателю принесла повесть "Танцовщица из Идзу" (1925), где рассказывается о студенте, влюбившемся в молоденькую танцовщицу. Два главных персонажа, автобиографический герой и невинная девушка-героиня, проходят через все творчество Кавабаты. Впоследствии ученик Кавабаты Юкио Мисима отзывался о характерном для творчества Квабаты "культе девственницы" как об "источнике его чистого лиризма, создающего вместе с тем настроение мрачное, безысходное". "Ведь лишение девственности может быть уподоблено лишению жизни... В отсутствие конечности, достижимости есть нечто общее между сексом и смертью..." - писал Мисима.
В книге "Птицы и звери" (1933) рассказывается о холостяке, который отказывается от общения с людьми и обретает мир среди животных, лелея воспоминания о девушке, которую любил в молодости. В 30-е гг. творчество Кавабаты становится более традиционным, он отказывается от ранних литературных экспериментов. В 1934 г. писатель начинает работу над "Снежной страной", повестью об отношениях токийского повесы средних лет и великовозрастной деревенской гейши. Написанная с подтекстом, в эллиптическом стиле (в духе "хайку", силлабической японской поэзии XVII в.), "Снежная страна" не имеет связного, продуманного сюжета, состоит из серии эпизодов. Кавабата долго работал над романом: первый вариант появился в печати в 1937 г., и последний, окончательный, - только через десять лет.
Во время второй мировой войны и в послевоенный период Кавабата старался быть в стороне от политики, никак не реагируя на то, что происходило в стране. Он долго путешествовал по Маньчжурии и много времени уделил изучению "Саги о Гэндзи", классическому японскому роману XI в. В загадочной повести Кавабаты "Тысячекрылый журавль" (1949), в основе которой лежит традиционная японская чайная церемония, прослеживаются элементы "Саги о Гэндзи". Именно повесть "Тысячекрылый журавль" лучше всего известна на Западе, хотя многие критики полагают, что "Стон горы" (1954), семейный кризис в шестнадцати эпизодах, является произведением более совершенным.
Повесть Кавабаты "Озеро" (1954), где описывается эротическое наваждение и используется прием "потока сознания", американский писатель и эссеист Эдмунд Уайт назвал "столь же сжатой и насыщенной, сколь же естественной и продуманной, как идеальный чайный сад".
В "Доме спящих красавиц" (1961) рассказывается о старике, который в порыве крайнего отчаяния отправляется в публичный дом, где девицы находятся под таким сильным наркотическим опьянением, что даже не замечают его присутствия. Здесь он пытается обрести смысл бытия, избавиться от одиночества. В этом произведении, писал критик Артур Г.Кимбалл, "мастерство Кавабаты проявилось в сочетании мыслей о смерти с мозаикой жизни, нагнетание напряжения сочетается с цветистым отступлением... С точки зрения Эдгара По, это идеальный рассказ, в котором автор добивается многозначного эффекта".
В 1931 г. Кавабата женится на Хидеко и поселяется с женой в древней самурайской столице Японии, в г.Камакура, к северу от Токио, где у них рождается дочь. Лето они обычно проводили на горном курорте Каруйдзава в коттедже западного типа, а зимой жили в доме японского стиля в Дзуси. Неподалеку от Дзуси у К. была квартира, где он работал в традиционном японском кимоно и деревянных сандалиях.
В 1960 г. при поддержке госдепартамента США К. совершает турне по нескольким американским университетам (в число которых входил и Колумбийский университет), где ведет семинары по японской литературе.
В своих лекциях он указывал на непрерывность развития японской литературы с XI по XIX в., а также на глубокие изменения, происшедшие в конце прошлого столетия, когда японские писатели испытали сильное влияние своих западных собратьев по перу.
Вероятно, вследствие возросшего влияния Мисимы (писателя, киноактера и политического деятеля правой ориентации) К. в конце 60-х гг. порывает с политическим нейтралитетом и вместе с Мисимой и двумя другими писателями подписывает петицию против "культурной революции" в коммунистическом Китае.
В 1968 г. Кавабата получил Нобелевскую премию по литературе "за писательское мастерство, которое передает сущность японского сознания". Будучи первым японским писателем, получившим Нобелевскую премию, Кавабата в своей речи сказал: "Всю свою жизнь я стремился к прекрасному и буду стремиться до самой смерти". С типично японской скромностью он заметил, что не понимает, почему выбор пал именно на него; тем не менее он выразил глубокую благодарность, сказав, что для писателя "слава становится бременем".
В 1970 г., после неудачной попытки организовать восстание на одной из японских военных баз, Мисима совершает харакири (ритуальное самоубийство), а спустя два года тяжелобольной Кавабата, который только что вышел из больницы, где он обследовался как наркоман, также кончает жизнь самоубийством - он отравляется газом у себя дома в Дзуси. Этот поступок потряс всю Японию, весь литературный мир. Поскольку писатель не оставил посмертной записки, мотивы самоубийства остались неясными, хотя высказывались предположения, что, возможно, самоубийство вызвано аналогичным поступком его друга, глубоко потрясшим писателя.
По иронии судьбы, в своей Нобелевской лекции Кавабата говорил: "Какова бы ни была степень отчужденности человека от мира, самоубийство не может быть формой протеста. Каким бы идеальным ни был человек, если он совершает самоубийство, ему далеко до святости".
В романах Кавабаты, которые отличаются вторым планом и недоговоренностью, переплетаются модернистские приемы и элементы традиционной японской культуры. В статье, напечатанной в "Нью-Йорк тайме", Такаси Ока отмечает, что в творчестве Кавабаты "западное влияние превратилось во что-то чисто японское, и тем не менее книги Кавабаты остаются в русле мировой литературы".
Помимо Нобелевской премии Кавабата получил также премию "За развитие литературы" (1937), Литературную премию Академии искусств (1952). В 1954 г. он был принят в Японскую академию искусств, а в 1959 г. награжден Франкфуртской медалью имени Гете. Кроме того, в 1960 г. писатель получил французский орден Искусства и литературы, премию Франции "За лучшую иностранную книгу" и орден Культуры от японского правительства в 1961 г. Кавабата являлся президентом японского ПЕН-клуба с 1948 по 1965 г., а после 1959 г. стал вице-президентом международного ПЕН-клуба.
«Тысячекрылый журавль»
К
огда в своей великолепной "Книге о Чае" ("Тя-но хон", 1906) Окакура Какудзо описал японский этикет, начинающийся с того, как предложить человеку веер, и заканчивающийся правильными жестами для совершения самоубийства, он объяснил, что подлинный ключ к японцам - не в самурайском кодексе бусидо, но в "тядо", то есть в чайном обряде "тяною". Японец в чайном павильоне возвращается к незамутненному покою, к первоначалу. Чайная церемония по сути проста и безыскусна. Она лишь видимо кодифицирована, на самом деле остановки и предписания этикета нужны лишь для осознания дальнейшего ее течения. В любой момент она может пойти так, а может - иначе. Таков Кавабата. Он сказал однажды, что рассказы его, те, что "с ладонь величиною"
, "просто возникают"
. Его романы непосредственны, он не держится намеченного плана, но словно бы просто пишет, останавливаясь, чтобы осознать дальнейший путь.
Свою речь в Стокгольме Кавабата начал со стихов дзэнского поэта Догэна (1200-1253):
Цветы - весной,
Кувшинка - летом,
Осенью - луна,
Чистый и холодный снег - зимой.
Стихотворение называлось "Изначальный образ".
На церемонии вручения Нобелевской премии Кавабата говорил о чайной церемонии и отношении к ней японцев.
- Ну как же можно сравнивать карацу и сино? Это же совсем разная керамика.
- А почему нельзя? Достаточно поставить обе чашки рядом - и все сразу становится ясно.
Кавабата
. Сэнба Дзуру
Издательство "Азбука" безупречно выбрало текст. Когда роман выходит без комментариев и даже небольшого предисловия, не должно оставаться места для спора. Кавабата - это "Тысячекрылый журавль", или в другом переводе "Тысяча летящих журавлей" ("Сэнба Дзуру"), роман, за который в 1952 году он получил премию Академии Искусств Японии и памятуя о котором шведские академики говорили о полном литературном выражении японского образа мышления. Это книга о людях и их чайной утвари. О пути из Такэдо в Бэппу длиною в любовь. И еще о том, как разбили старинную чашку.
Герои "Тысячекрылого журавля" видятся нам в эстетической причастности к тяною: у Кикудзи "от строгих линий и блестящих поверхностей чашек... внезапно уходит куда-то чувство вины" .
"Чьи только руки не касались этого кувшина… - пишет Кавабата. - Руки госпожи Оота, руки Фумико, а Фумико - из рук в руки - передала его Кикудзи… А сейчас над ним колдуют грубые руки Тикако..." И как-то не по себе становится от мысли, что женщина с грубыми руками преподает искусство тядо , она изначально неправа, потому и некрасива, даже уродлива: у нее на груди огромное родимое пятно. Напротив, нежный образ госпожи Оота всегда связан с тонкими изысканными старинными предметами, "след ее помады" - красноватое пятнышко - на кромке керамической чашки.
"Быть может, иногда отец просил госпожу Оота поставить в кувшин сино розы или гвоздики. Или подавал ей чашку и любовался прекрасной женщиной со старинной чашкой в руках".
Кавабата, на европейский взгляд, слишком погружен в дзэн, он подолгу смотрит на вещи. Он ставит свою печать под высказыванием Моотори Норинага. Женские образы Кавабаты - это Утамаро, это гравюры укие-э.
Оттенки красок, нюансы света, полуоборот, полужест или полнота жеста, дополненная деталью японского костюма или европейского платья, подробностью интерьера, глубиной пейзажа - все выписано с изяществом и окончательностью. И все же нам трудно уловить прелесть горного перехода Фумико, описанного в ее дневнике, вставной частью входящем в роман. Женская японская литературная проза отличается большей подвижностью и благозвучней мужской. В прежние времена дамская проза даже графически была легче: вместо "мужских знаков" (иероглифов) отдавалось предпочтение слоговому письму. Дневниковые заметки от имени Фумико вернут неспешного читателя к классическим образцам, лежащим в основе японской литературы, в частности - к "Дневнику путешествия из Тоса в столицу" поэта Ки-но Цураюки (ок. 878 - ок. 945), в котором автор вел повествование от имени женщины.
Трудно в русском переводе оценить грамматическую красоту будущего времени, характерного для дамской прозы, но ход времени вообще у Кавабаты мы способны уловить.
Жизнь чашки черного орибэ с нарисованным папоротником из романа "Тысячекрылый журавль" началась в руках мастера Рикю в эпоху Момоямы (XVI век). Есть предание, что Рикю, желая вместить красоту в один-единственный стебель повилики, однажды срезал в саду все цветы. След печати старого мастера при желании нетрудно найти в романе: неявно, всего лишь эпизодом, останется в "Сэнба Дзуру" та самая повилика-асаго (по-японски "лик утра"): служанка ставит в трехсотлетнюю подвесную вазу единственный расцветший цветок асаго, которому жизни дано не более дня.
В романе Кавабаты нет случайного, нити увязаны простыми, красивыми узлами. Кавабата, тонкий ценитель чайной церемонии, помимо прочего предполагающей умение выбирать для павильона растения, узнает про цветок все возможное и, поняв его суть, ставит в вазу из тыквы, но любуется содеянным с детской непосредственностью служанки, которая, объясняя главному герою романа Кикудзи, почему поставила повилику в эту старинную вазу, говорит: "А я так просто… сама поставила... Ведь повилика - вьющееся растение и тыква эта тоже" . Кикудзи в первый момент разочарован объяснением служанки, правоту которой он понимает после долгого вглядывания в цветок и вазу.
Взгляд Кавабаты по природе - женский, ему не присуща героика, и лирика его произведений - в повседневности. "Один цветок лучше, чем сто, передает великолепие цветка" - это Кавабата. "Музыку хорошо слушать ночью. Когда не видны лица людей" - это Сей Сенагон.
И в самой Японии, и у нас, определяя место Кавабаты в литературе, его то относят к подражателям средневековью, то к неосенсуалистам, поминают незаконченный рассказ, написанный под влиянием Джойса... Приходилось слышать, как, подыскивая аналогии в русской литературе, Кавабату сравнивали с Буниным, например, или Набоковым. М.Эпштейну пришло в голову поставить имена Платонова и Кавабаты рядом - на мой взгляд, не так уж и неоправданно. Многие замечания Платонова, построенные на абсолютной логике, задумай я мистифицировать кого-либо из своих друзей, легко бы выдала за перевод с японского. Например: "Ласточки... смолкали крыльями от усталости, и под их пухом и перьями был пот нужды..." Помните, как Фро, пытаясь духовно приблизиться к любимому, сожалела, что ей никак не по силам вообразить себя электрофарадой? Кавабата, как и наш Платонов, - люди, в замкнутом пространстве притчи преодолевающие многие расстояния ради любви, пока не становится "некуда жить" (Платонов), и однажды, "убирая в шкаф завернутую в фуросики чашку" , Кикудзи подумает: "Не продать ли вместе с чашкой и кувшин сино, лежащий сейчас в глубине шкафа?" (Кавабата). Порождения Кавабаты медленно поднимаются в горы, проходят мимо храмов, едут в Киото и стремятся в Такэда, "самый прекрасный для смерти город" , но кажется, что все это происходит только ради того, чтобы древнее сино поменяло хозяина и новые руки осторожно и благоговейно прикоснулись к старинной глине...
Тип урока: формирование умений и навыков.
III группа. Сделайте анализ образа Тикако.
Ход урока
III. Формирование умений и навыков учеников.
Повесть «Тысяча журавлей» имеет глубокий гуманистический смысл. Название произведения выразительное: тысяча журавлей – это символ чистоты и счастья, которых ищет каждый человек, иногда не догадываясь, что они рядом.
Неужели его спасло грехопадение чистой Фумико?- размышляет наедине герой, вспоминая, как не сопротивлялась Фумико – «сопротивлялась только ее чистота». Кикудзи боялся, что на этот раз проклятия затронут его душу, а вышло наоборот: его душа будто очистилась. Чистая тучка Фумико, которая закрыла звезду Юкико и очистила душу самого Кикудзи, бесследно растаяла. Кикудзи нигде не может найти девушку, которая внезапно исчезла. Вспомнив ее слова: «Смерть идет за мной следом», он ощущает, как деревенеют его ноги от ужасной мысли: «Не могу поверить, что она умерла!». «Как же Фумико могла умереть, когда меня самого она вернула к жизни?»- с этим и многими другими вопросами оставляет своего героя Кавабата в финале повести. И вся природа, которая также грустит вместе с человеком, словно отвечает на чувство Кикудзи в скорбной тональности.
I. Мотивация учебной деятельности учеников
2. Нахождение в повести других примеров единения человека и природы.
Природа в произведениях Кавабата всегда занимает особое место. Жизнь природы и человека, по мнению писателя, объединены невидимыми цепями. Осознание этой первоначальной неотъемлемой связи чрезвычайно важное для художника. С ним связано и ощущение ритма целостного мира, который позволяет проникать в законы природы, жить с ней одной жизнью, не отступая от естественного естества, не создавая дисгармонии, диссонанса, разлада с ней, а значит, с самим собой. Строки о природе создают своеобразный фон, на котором разворачивается жизнь героев, тем не менее, нередко природа становится одним из образов произведения. Кавабата призывает учиться у природы, проникать в ее тайны, он усматривает в общении с природой путь к моральному и эстетичному усовершенствованию человека.
1. Лекция учителя
IV группа. Дайте характеристику художественных приемов писателя, его стиля.
Учитель. Один из исследователей творчества Кавабата Ясунари Д. Кон восторженно писал: «Ясунари Кавабата – действительно прекрасный романист, для которого характерны простота и поэтичность стиля, (он) мастер утонченной и глубокой мысли, а его произведения переполнены горячими и часто бурными чувствами». Так ли это – убедимся на уроке.
II группа. Дайте характеристику Фумико и Юкико.
II. Объявление темы и цели урока
Цель : помочь ученикам постигнуть идейно-художественные особенности, эстетичную ценность произведения писателя; развивать навыки анализа художественного произведения, высказывание своей мысли о прочитанном; воспитывать чувство уважения к национальным особенностям других народов, любовь к природе, эстетичный вкус.
Зато после дождя посвежеет…
В последней фразе этого диалога применяется прием иносказания. Это предложение следует понимать так: «Разве можно знать, что происходит в вашей душе?».
Материалы для работы I группы.
Задача группам
3. Работа над образами и художественными приемами повести (в группах)
Слово «свежий», «свежесть» означает не только состояние природы после дождя, а и изменение внутреннего мира героя.
Изображенная художником природа прекрасная и величественная; показывая изменения в ней, автор воссоздает движения человеческой души, поэтому почти все произведения писателя многоплановые, они имеют скрытый подтекст. В повести «Тысяча журавлей» природа словно сочувствует героям. Например, через описание природы передается тревога Кикудзи перед неизвестностью. Когда Кикудзи выглянул в сад, «по небу прокатился гром. Далекий и могущественный, он надвигался все ближе и ближе. На миг деревья в саду просветила вспышка молнии». Молния как мысль и мысль как молния – неразрывность этих понятий помогают автору лучше осветить образ Кикудзи, который переживает озарение, нашел нужное решение, определенный выход для себя. «И сразу зашумел дождь,- пишет Кавабата.- Постепенно гром откатился дальше». Дождь будто смывает тревожные предчувствия героя, очищает его душу, открывает путь к новому, чистому началу. «Кикудзи встал и позвонил по телефону Фумико». Разговаривая с ней по телефону о мелочах, Кикудзи едва ее слушал, переведя разговор на главное:
Даже вступив на территорию камакурского храма, Кикудзи все еще продолжал колебаться, идти ему или не идти на эту чайную церемонию. К началу он все равно уже опоздал.
Устраивая чайные церемонии в павильоне храмового парка Энкакудзи, Тикако Куримото регулярно посылала ему приглашения. Однако после смерти отца Кикудзи не был там ни разу. Он не придавал значения этим приглашениям, считая их обычным проявлением уважения к памяти покойного.
Но на этот раз, помимо обычного текста, в приглашении была маленькая приписка - Тикако собиралась показать ему одну девушку, свою ученицу.
Прочитав приписку, Кикудзи вдруг вспомнил родимое пятно на теле Тикако. Отец однажды взял его с собой к этой женщине. Ему тогда было лет восемь или девять. Когда они вошли в столовую, Тикако сидела в распахнутом кимоно и крохотными ножницами стригла волосы на родимом пятне. Темно-фиолетовое пятно, величиной с ладонь, захватывало всю нижнюю половину ее левой груди и доходило почти до подложечки. На нем росли волосы. Их-то и стригла Тикако.
- Боже мой, вы с мальчиком!
Она, кажется, смутилась. Хотела вскочить, но потом, очевидно, подумала, что такая поспешность только увеличит неловкость и, чуть повернувшись в сторону, неторопливо закрыла грудь, запахнула кимоно и заправила его под оби.
Видимо, мальчик, а не мужчина заставил ее смутиться - о приходе отца Кикудзи Тикако знала, ей доложила об этом прислуга, встретившая гостей на пороге.
Отец в столовую не вошел. Он уселся в соседней комнате, гостиной, где Тикако обычно проводила свои уроки.
Рассеянно разглядывая какэмоно в стенной нише, отец сказал:
- Позволь чашку чая.
- Сейчас, - отозвалась Тикако.
Но она не торопилась встать. И Кикудзи увидел расстеленную на ее коленях газету, а на газете коротенькие черные волоски, точно такие, какие растут на подбородке у мужчин.
Был яркий день, а наверху, на чердаке, беззастенчиво шуршали крысы. У самой галереи цвело персиковое дерево.
Тикако, присев у очага, стала готовить чай. Ее движения были какими-то не очень уверенными.
А дней через десять после этого Кикудзи услышал разговор отца с матерью. Мать, словно открывая страшную тайну, рассказала отцу про Тикако: оказывается, у бедняжки огромное родимое пятно на груди, поэтому она и не выходит замуж. Мать думала, что отец об этом ничего не знает. Лицо у нее было печальное - наверно, она жалела Тикако.
Отец сначала только мычал, всем своим видом показывая удивление, потом сказал:
- Н-да… конечно… Но она ведь может предупредить жениха… Если он будет знать о пятне заранее, может быть, даже посмотрит на него, я думаю, это не повлияет на его решение…
- Вот и я то же самое говорю! Но разве осмелится женщина признаться мужчине, что у нее огромное родимое пятно, да еще на груди…
- Глупости, она уже не девица…
- Да, но все равно стыдно… Если бы родимое пятно было у мужчины, это бы не играло никакой роли. Он мог бы показать его жене даже после свадьбы - она бы только посмеялась.
- И что же, она показала тебе это родимое пятно?
- Что вы, не говорите глупостей!
- Значит, только рассказывала?
- Да. Сегодня, когда она пришла к нам давать урок, мы разговорились. Ну, она и разоткровенничалась… А вы что скажете - как может отнестись к этому мужчина, если она все-таки выйдет замуж?
- Н-не знаю… Может быть, ему будет неприятно… А прочем, иногда в этом есть свое очарование. К тому же этот недостаток может пробудить в муже особую заботливость, вскрыть хорошие стороны его характера. Да и не такой уж это страшный недостаток.
- Вы так думаете? Вот и я ей говорила, что это не недостаток. А она все твердит - пятно-то, мол, на самой груди!
- М-м-м…
- И знаете, самое для нее горькое - это ребенок. Муж-то уж ладно. Но если будет ребенок, она говорит, и подумать даже страшно!..
- Из-за родимого пятна молока, что ли, не будет?
- Почему не будет? Дело не в этом. Ей горько, что ребенок увидит пятно. Она, должно быть, все время об этом думает… Мне такое и в голову не приходило… А она говорит: представьте, ребенок берет материнскую грудь, и первое, что он увидит, будет это безобразное родимое пятно. Ужасно! Первое впечатление об окружающем мире, о матери - и такое уродство! Это ведь может повлиять на всю его жизнь… Черное родимое пятно…
- М-м-м… По-моему, все это напрасные страхи, разыгравшееся воображение…
- Конечно! В конце концов есть же искусственное питание для малышей, да и кормилицу можно взять.
- Родимое пятно - ерунда, главное, чтобы у женщины молоко было.
- Не знаю… Все же вы не совсем правы… Я даже всплакнула, когда ее слушала. И подумала, какое счастье, что у меня нет никаких родимых пятен и что наш Кикудзи никогда не видел ничего подобного…
- Н-да…
Кикудзи охватило справедливое негодование - неужели отцу не стыдно притворяться, будто он ничего не знает! И при этом отец не обращает никакого внимания на него, Кикудзи. А он ведь тоже видел это родимое пятно на груди Тикако!
Теперь, почти через двадцать лет, Кикудзи все представлялось в ином свете. Он смеялся, вспоминая об этом. Неловко тогда было отцу, вот уж, наверно, переволновался!
Но в детстве Кикудзи долго был под впечатлением того разговора. Ему исполнилось десять лет, а он все еще мучился тревогой, как бы у него не появились брат или сестра, которых будут кормить грудью с родимым пятном.
И самым страшным было не то, что ребенок появится в чужом доме, а то, что вообще будет жить на свете ребенок, вскормленный грудью с огромным, покрытым волосами родимым пятном. В этом существе будет что-то дьявольское, что всегда будет внушать ужас.
К счастью, Тикако никого не родила. Наверно, отец не допустил этого. Кто знает, может быть, печальная история о младенце и родимом пятне, заставившая мать прослезиться, была придумана и внушена Тикако отцом. Само собой разумеется, он не жаждал иметь ребенка от Тикако, и она не родила. Ни от него, ни от кого-либо другого после его смерти.
Тикако, очевидно, решила предварить события, рассказав матери Кикудзи о своем родимом пятне. Она боялась, что мальчик проболтается, потому и поторопилась.
Она так и не вышла замуж. Неужели родимое пятно действительно оказало такое влияние на ее жизнь?..
Впрочем, и Кикудзи не мог забыть этого пятна. Очевидно, оно должно было сыграть какую-то роль и в его судьбе.
И когда Тикако под предлогом чайной церемонии сообщила, что хочет показать ему одну девушку, перед глазами Кикудзи сейчас же всплыло это пятно и он подумал: уж если Тикако рекомендует девушку, у нее, наверно, безупречно чистая кожа.
Интересно, как отец относился к этому родимому пятну? Может быть, поглаживал его рукой, а может даже покусывал… Кикудзи порой почему-то фантазировал на этот счет.
И сейчас, когда он шел через рощу, окружавшую горный храм, те же мысли, заглушая щебетание птиц, рождались в его голове…
С Тикако происходили определенные изменения. Уже года через два-три после того, как он увидел ее родимое пятно, она вдруг сделалась мужеподобной, а в последнее время и вовсе превратилась в существо неопределенного пола.
Наверно, и сегодня, на чайной церемонии, она будет держаться не по-женски самоуверенно, с каким-то наигранным достоинством. Кто знает, может быть, ее грудь, так долго носившая на себе темное родимое пятно, уже начала увядать… Кикудзи почему-то стало смешно, он чуть было не засмеялся вслух, но в этот момент его нагнали две девушки. Он остановился, уступая им дорогу.
- Скажите пожалуйста, по этой тропинке я дойду до павильона, где Куримото-сан устраивает чайную церемонию? - спросил Кикудзи.
- Да! - разом ответили девушки.
Он отлично знал, как пройти. Да и девушки в нарядных кимоно, спешившие по этой тропинке, явно направлялись на чайную церемонию. Но Кикудзи задал вопрос нарочно - чтобы ему уже было неудобно повернуть обратно.
Та девушка, которая держала в руках розовое крепдешиновое фуросики с белым тысячекрылым журавлем, была прекрасна.
2
Кикудзи подошел к чайному павильону в тот самый момент, когда опередившие его девушки уже надели таби и собирались войти внутрь.
Через их спины он заглянул в комнату. Комната была довольно просторная, около восьми татами , но народу набилось очень много. Сидели вплотную, почти касаясь коленями друг друга. Кикудзи не разглядел лиц - яркость и пестрота нарядов несколько ослепили его.
Тикако поспешно встала и пошла ему навстречу. На ее лице было и удивление и радость.
- О-о, редкий гость, прошу вас, проходите! Как это мило с вашей стороны, что вы к нам заглянули! Вы можете пройти прямо здесь. - Она указала на ближайшее к нише сёдзи.
Кикудзи покраснел, чувствуя на себе взгляды всех находившихся в комнате женщин.
- Кажется, здесь одни дамы? - спросил он.
- Да. Были и мужчины, но уже разошлись, так что вы будете единственным украшением нашего общества.
- Ну что вы, какое же я украшение!
- Нет, нет, Кикудзи-сан, у вас столько прекрасных качеств! Вы действительно будете настоящим украшением.
Кикудзи показал ей жестом, что пройдет через основной вход.
Красивая девушка, заворачивая таби в фуросики с тысячекрылым журавлем, вежливо отступила в сторону, пропуская его вперед.
Кикудзи прошел в соседнюю комнату. Там были разбросаны коробки из-под печенья, из-под чашек и прочей утвари, принесенной для чайной церемонии. Тут же лежали вещи гостей. За стеной в мидзуя служанка мыла посуду.
Вошла Тикако и села перед Кикудзи, да так поспешно, словно упала перед ним на колени.
- Ну как, красивая девушка, не правда ли?
- Какая? Та, у которой фуросики с тысячекрылым журавлем?
- Фуросики с журавлем? Не понимаю! Я говорю о девушке, которая только что тут стояла. О дочери Инамуры-сан.
Кикудзи неопределенно кивнул.
- О, с вами надо быть начеку, Кикудзи-сан! Вон какие мелочи вы замечаете. А я уж было подивилась вашей ловкости, думала, вы вместе пришли.
- Будет вам!
- Ну уж если по дороге встретились, значит, и впрямь судьба. Да и ваш отец ведь был знаком с Инамурой-сан.
- Разве?
- Да. Инамура-сан из солидного купеческого дома. Они раньше торговали в Иокогаме шелком-сырцом. Но девушка ничего не подозревает о наших планах, так что можете спокойно ее рассматривать.
Тикако говорила очень громким голосом, и Кикудзи ужасно боялся, как бы гости, отделенные от них всего лишь тонкой перегородкой, ее не услышали. Но тут Тикако наклонилась и зашептала ему на ухо:
- Все хорошо, если не считать одной маленькой неприятности. Знаете, пришла госпожа Оота, и вместе с дочерью… - Она сделала паузу и посмотрела на Кикудзи, как он будет на это реагировать. - Не подумайте только, что я ее специально пригласила. Вы же знаете, на чайную церемонию может зайти любой прохожий. Таков обычай. Здесь только что побывали две группы американских туристов. Вы уж не сердитесь на меня, ладно? Оота-сан слышала, что состоится чайная церемония, вот она и пожаловала. Но про вас - почему вы сегодня пришли - она, конечно, не знает.
- А я сегодня и не… - Кикудзи хотел сказать: «И не собираюсь устраивать смотрины», но язык у него словно прилип к гортани.
- Впрочем, неудобно должно быть не вам, а госпоже Оота. А вы держитесь как ни в чем не бывало.
Эти слова задели Кикудзи. Связь Тикако с его отцом, очевидно, была недолгой и не очень серьезной. До самой смерти отца эта женщина продолжала бывать у них в доме. Ее приглашали уже не только для устройства чайных церемоний, но и просто помочь по хозяйству, когда приходили гости. Она превратилась в нечто среднее между компаньонкой и служанкой. Тикако часто работала на кухне вместе с матерью. Ревновать к ней отца было бы просто смешно - настолько мужеподобной стала она в последние годы. Мать, должно быть, и не ревновала, хотя и догадывалась, что в свое время ее супруг, видимо, довольно тщательно ознакомился с пресловутым родимым пятном. Но все уже было позади, в прошлом, и Тикако держалась абсолютно непринужденно, когда они вдвоем с матерью возились на кухне.
Кикудзи постепенно привык, что эта женщина всегда была к услугам их семьи, всегда была готова исполнить любой его каприз, и мало-помалу мучительное детское отвращение к ней прошло, уступив место легкому пренебрежению.
Может быть, пристав к семье Кикудзи, Тикако просто-напросто нашла удобный способ существования. Очевидно, такой образ жизни, равно как и мужеподобность, были заложены в ее натуре.
Во всяком случае, благодаря их семье Тикако снискала своего рода популярность как преподавательница чайной церемонии.
Когда умер отец, Кикудзи и вовсе примирился с Тикако и даже изредка ее жалел: кто знает, может быть, она после единственной в своей жизни и такой мимолетной, почти иллюзорной связи подавила в себе женщину.
Мать относилась к ней ровно, без подчеркнутой враждебности. Оно и понятно - в последнее время ее тревожила не Тикако, а госпожа Оота.
Господин Оота, приятель отца по чайной церемонии, умер рано, отец взял на себя распродажу оставшейся после него чайной утвари и сошелся с его вдовой.
Тикако сразу об этом пронюхала, первой информировала мать и вдруг превратилась чуть ли не в приятельницу супруги своего бывшего любовника. Защищая интересы матери Кикудзи, она развила бурную, даже слишком бурную деятельность: выслеживала отца, время от времени усовещивала и запугивала вдову Оота, безо всякого стеснения являясь к ней домой. Казалось, в груди Тикако проснулась долго дремавшая ревность.
Мать Кикудзи, женщина застенчивая и робкая, совсем растерялась от такого энергичного вмешательства и жила в постоянном страхе перед, казалось, неизбежным скандалом.
Тикако даже в присутствии Кикудзи не стеснялась поносить госпожу Оота. А когда однажды мать попыталась ее урезонить, сказала:
- Пусть он тоже знает, это ему полезно.
- Представляете, - говорила она матери, - когда я у нее в последний раз была, ее девчонка, оказывается, сидела в соседней комнате и подслушивала. Я говорю, возмущаюсь, естественно, и вдруг слышу - за стенкой кто-то рыдает…
- Девочка?.. - По лицу матери пробежала тень.
- Ну да, ее дочка. Ей, кажется, уже лет двенадцать. Ох, и устроили они спектакль! У этой госпожи Оота, по-моему, не все дома. Что бы сделал на ее месте нормальный человек? Выбранил бы ребенка за подслушивание и увел бы его куда-нибудь подальше. А она пошла в соседнюю комнату, вернулась с дочерью, обняла ее и усадила к себе на колени. И представляете, обе актрисы, и престарелая и малолетняя, начали напоказ лить слезы.
- Как же так?.. Жалко ведь девочку…
- Кому жалко, а кому и нет. Девчонка очень даже подходящее средство, чтобы повлиять на госпожу Оота… - Тикако перевела взгляд на Кикудзи. - Да и детям иногда это на пользу. Вот и Кикудзи-сан мог бы сказать отцу пару слов…
Тут уж мать не выдержала:
- Прошу вас, придержите свой язык! Слишком уж он у вас ядовитый!
- Ядовитый? И очень хорошо! А вы, Оку-сан, весь свой яд при себе держите, вместо того чтобы разом его выплеснуть, да и отвести душу. Вы вон как исхудали, а той ничего не делается, кругом гладкая. Небось еще несчастной жертвой себя воображает, думает, если у нее случилось горе, то можно вздыхать и плакать напоказ, а гадости делать исподтишка. Нет, вы представьте только: в гостиной, где она принимает вашего мужа, на самом видном месте красуется фотография покойного хозяина дома! Я просто удивляюсь, как ваш супруг все это терпит!
И вот сейчас, после смерти отца, эта дама, которую Тикако так поносила, явилась сюда, на чайную церемонию, да еще не одна, а с дочерью.
Кикудзи внутренне передернуло, его словно окатили холодной водой.
Пусть сегодня, как утверждает Тикако, госпожа Оота пришла без приглашения, но если она вообще могла сюда прийти, значит, после смерти отца обе женщины поддерживают между собой какие-то отношения. Может быть, госпожа Оота даже дочь посылает к Тикако обучаться чайной церемонии… Все это было для Кикудзи полной неожиданностью.
- Если вам неприятно, может, попросить Оота-сан уйти? - спросила Тикако, заглядывая в глаза Кикудзи.
- Мне совершенно безразлично. А если сама догадается, пусть уходит.
- Не надейтесь, не такая она догадливая. Иначе не пришлось бы страдать ни вашему отцу, ни вашей матушке.
- Вы сказали, она пришла с дочерью?
Кикудзи никогда еще не видел дочь госпожи Оота. И сейчас он подумал - нескладно все получается… Госпожа Оота, ее дочь и девушка с тысячекрылым журавлем… С этой девушкой не хотелось бы встречаться в присутствии дочери Оота, которую он сегодня увидит впервые.
Но назойливый голос Тикако так и лез ему в уши, подхлестывая и щекоча нервы, и Кикудзи поднялся.
- Как бы то ни было, Оота-сан уже знает, что я здесь. Не бежать же мне или прятаться.
Он раздвинул сёдзи, ближайшее к токонома, вошел в комнату и на почетном месте опустился на колени.
Тикако вошла следом за ним и отрекомендовала его присутствующим:
- Митани-сан. Сын покойного Митани-сана.
Кикудзи еще раз поклонился и, подняв голову, наконец-то смог рассмотреть всех девушек.
Должно быть, он был немного возбужден. Сначала он видел только праздничные наряды, слившиеся в оплошнее яркое пятно. Лица блекли за пестротой красок. Теперь, несколько успокоившись, он разглядел их и увидел, что сидит прямо напротив госпожи Оота.
- Боже! - воскликнула госпожа Оота. В ее голосе звучали и удивление и откровенная радость, которую конечно же сразу почувствовали все присутствующие. - Как давно мы не виделись! Прошу вас, не обижайтесь, что я так долго не подавала о себе никаких вестей.
Она легонько дернула за рукав сидевшую с ней рядом дочь, словно говоря - что же ты? Здоровайся скорее! Девушка, залившись краской и, очевидно, совершенно смутившись, поклонилась.
Кикудзи был потрясен. В поведении госпожи Оота не было ни тени враждебности, ни тени недоброжелательности. Казалось, она действительно обрадовалась. Казалось, эта совершенно неожиданная встреча доставила ей огромное удовольствие. Казалось, госпожа Оота совершенно не думает, в какое двусмысленное положение ставит себя в глазах присутствующих.
Ее дочь сидела молча, потупившись, не поднимая головы. Госпожа Оота это заметила, и ее щеки чуть-чуть порозовели, но она нисколько не смутилась и продолжала ласково смотреть на Кикудзи. Казалось, она вот-вот поднимется, подойдет и скажет Кикудзи что-нибудь интимное, задушевное.
- Вы тоже увлекаетесь чайной церемонией? - спросила она.
- Да нет… По-видимому, я не унаследовал от папы этих его склонностей…
- Странно… Я думала, такие вещи в крови…
Должно быть, на госпожу Оота нахлынули воспоминания. Ее глаза стали влажными и блестящими.
Кикудзи видел ее в последний раз, когда умер отец, на обряде прощания с усопшим.
За эти четыре года она совсем не изменилась. И белая длинная шея, не очень гармонировавшая с полными, округлыми плечами, и вся ее не по возрасту стройная фигура были точно такими, как тогда. Раньше Кикудзи казалось, что по сравнению с глазами нос и рот у нее слишком маленькие. Но теперь он хорошенько рассмотрел ее лицо: нос был правильный, хорошо очерченный, очень милый, а нижняя губа в определенных ракурсах, когда госпожа Оота разговаривала, чуть-чуть выдавалась вперед.
Дочь унаследовала от матери длинную шею и округлые плечи. Но рот и глаза у нее были больше. Почему-то Кикудзи показалось смешным, что у девушки рот крупнее, чем у матери. Сейчас ее губы были плотно сжаты, большие глаза смотрели печально.
Бросив взгляд на огонь, тлеющий в очаге, Тикако сказала:
- Инамура-сан, может быть, вы предложите Митани-сан чашечку чаю? Сегодня мы еще не имели удовольствия полюбоваться вашим стилем.
- Пожалуйста.
Девушка, у которой было фуросики с тысячекрылым журавлем, поднялась.
Кикудзи сразу про себя отметил, что она все время сидела рядом с госпожой Оота. Но, увидев госпожу Оота, он избегал смотреть на эту девушку.
Предложив дочери Инамуры подать чай, Тикако, очевидно, хотела, чтобы Кикудзи мог хорошенько ее рассмотреть.
Девушка присела перед котелком и, чуть повернув голову, спросила:
- А в какой чашке?
- На самом деле, в какой? - подхватила Тикако. - Пожалуй, лучше всего в этой вот. Мне подарил ее покойный господин Митани. Это его любимая чашка.
Кикудзи отлично помнил эту чашку, которую сейчас поставила перед собой дочь Инамуры. Отец действительно всегда пил чай из нее. Но… она досталась отцу от вдовы Оота.
Бедная госпожа Оота! Наверно, ей сейчас очень горько: любимую чашку покойного мужа она уступила господину Митани, а тот взял да и подарил ее, и кому… Тикако!
Бесчувственность и бестактность Тикако поразили Кикудзи.
Впрочем, госпожа Оота в этом отношении ничуть ей не уступала.
Над очагом поднимался легкий пар. Он клубился, будто сплетая прошлое этих двух уже не очень молодых женщин. А на этом фоне юная дочь Инамуры с безукоризненной чистотой исполняла обряд приготовления чая. Кикудзи вдруг остро ощутил всю красоту девушки.
А дочь Инамуры, наверно, и не подозревала о намерении Тикако показать ее Кикудзи.
3
Она совершенно спокойно приготовила чай и без тени смущения подала чашку Кикудзи.
Выпив чай, Кикудзи стал любоваться чашкой. Это был черный орибэ: на одной стороне на белой глазури художник черной краской изобразил молодой побег папоротника.
- Вы, конечно, ее помните, - сказала Тикако.
- Что-то подобное припоминаю… - неопределенно ответил Кикудзи, опуская чашку.
- Этот побег папоротника передает ощущение горной местности. Чашка очень хороша для ранней весны, Митани-сан пил из нее именно в это время года… Сейчас она, конечно, немного не по сезону, но я подумала, что вам будет приятно подержать ее в руках.
- Ну, что вы, отец ведь так недолго владел этой чашкой! У нее своя история. Если не ошибаюсь, она проделала долгий путь, пока дошла до нас - от мастера Рикю эпохи Момояма .
Значит, на протяжении столетий ее бережно сохраняли многие ценители чайной церемонии… Так что мой отец здесь ни при чем, - сказал Кикудзи, пытаясь заставить себя забыть, какие судьбы сплетались вокруг этой чашки.
Чашка от господина Оота перешла к его вдове, от нее - к отцу Кикудзи, а от отца - к Тикако. Из этих четверых людей двое - мужчины - уже умерли, а двое - женщины - присутствуют сейчас на чайной церемонии. Разве этого не достаточно, чтобы назвать судьбу чашки необычной?
- Мне бы тоже хотелось выпить из этой чашки. Я ведь из другой пила, - вдруг сказала госпожа Оота.
Кикудзи снова поразился. Что за странная женщина - то ли глупая, то ли совсем уж бесстыжая.
На ее дочь, не осмеливавшуюся поднять глаз, было жалко смотреть.
Инамура приготовила чай для госпожи Оота. На девушку были обращены все взгляды. Но она оставалась совершенно спокойной, не подозревая, какие страсти бушевали вокруг черного орибэ.
Девушка исполняла обряд по всем правилам, как ее учили. Она делала все просто и естественно, безо всякой манерности. Казалось, чайная церемония доставляет ей истинное удовольствие. Да и во всей ее фигуре, в каждой ее позе была благородная простота.
На сёдзи за спиной девушки падала тень от молодой листвы, и ее яркое нарядное кимоно мягко светилось отраженным светом. От волос тоже исходил этот свет.
Пожалуй, для чайной церемонии в комнате было слишком светло, но свет только подчеркивал красоту девушки. Ее фукуса , алая, как пламя, не казалась претенциозной, а, напротив, усиливала впечатление юной весенней свежести. Словно у нее в руках цвел красный цветок.
Казалось, еще секунда - и вокруг девушки закружатся тысячи крохотных белоснежных журавлей.
- Зеленый чай в темной чашке - как это прекрасно! - сказала госпожа Оота. - Невольно приходит сравнение с молодыми весенними побегами…
Хорошо еще, что она не сказала, кому принадлежала чашка, пощадила память мужа.
Потом начался осмотр чайной утвари. Девушки не очень-то в ней разбирались, но для приличия восхищались и внимательно слушали объяснения Тикако.
И мидзусаси и тясяку раньше принадлежали отцу Кикудзи. Но Тикако об этом не упомянула. Кикудзи, разумеется, тоже промолчал.
После осмотра посуды девушки одна за другой начали расходиться. Кикудзи рассеянно смотрел на них, когда к нему подошла госпожа Оота.
- Простите, пожалуйста, мою нескромность! Но на меня, как только я вас увидела, сразу нахлынули дорогие воспоминания…
- Да…
- Как вы возмужали! Просто удивительно… - Казалось, из ее глаз вот-вот брызнут слезы. - Да-а… ведь и ваша матушка… Я очень хотела прийти на похороны, да не осмелилась.
Кикудзи сделал недовольное лицо, но она продолжала:
- Как грустно… И мама ваша за отцом последовала… Вам, наверно, очень одиноко…
Даже вступив на территорию камакурского храма, Кикудзи все еще продолжал колебаться, идти ему или не идти на эту чайную церемонию. К началу он все равно уже опоздал.
Устраивая чайные церемонии в павильоне храмового парка Энкакудзи, Тикако Куримото регулярно посылала ему приглашения. Однако после смерти отца Кикудзи не был там ни разу. Он не придавал значения этим приглашениям, считая их обычным проявлением уважения к памяти покойного.
Но на этот раз, помимо обычного текста, в приглашении была маленькая приписка - Тикако собиралась показать ему одну девушку, свою ученицу.
Прочитав приписку, Кикудзи вдруг вспомнил родимое пятно на теле Тикако. Отец однажды взял его с собой к этой женщине. Ему тогда было лет восемь или девять. Когда они вошли в столовую, Тикако сидела в распахнутом кимоно и крохотными ножницами стригла волосы на родимом пятне. Темно-фиолетовое пятно, величиной с ладонь, захватывало всю нижнюю половину ее левой груди и доходило почти до подложечки. На нем росли волосы. Их-то и стригла Тикако.
Боже мой, вы с мальчиком!
Она, кажется, смутилась. Хотела вскочить, но потом, очевидно, подумала, что такая поспешность только увеличит неловкость и, чуть повернувшись в сторону, неторопливо закрыла грудь, запахнула кимоно и заправила его под оби.
Видимо, мальчик, а не мужчина заставил ее смутиться - о приходе отца Кикудзи Тикако знала, ей доложила об этом прислуга, встретившая гостей на пороге.
Отец в столовую не вошел. Он уселся в соседней комнате, гостиной, где Тикако обычно проводила свои уроки.
Рассеянно разглядывая какэмоно в стенной нише, отец сказал:
Позволь чашку чая.
Сейчас, - отозвалась Тикако.
Но она не торопилась встать. И Кикудзи увидел расстеленную на ее коленях газету, а на газете коротенькие черные волоски, точно такие, какие растут на подбородке у мужчин.
Был яркий день, а наверху, на чердаке, беззастенчиво шуршали крысы. У самой галереи цвело персиковое дерево.
Тикако, присев у очага, стала готовить чай. Ее движения были какими-то не очень уверенными.
А дней через десять после этого Кикудзи услышал разговор отца с матерью. Мать, словно открывая страшную тайну, рассказала отцу про Тикако: оказывается, у бедняжки огромное родимое пятно на груди, поэтому она и не выходит замуж. Мать думала, что отец об этом ничего не знает. Лицо у нее было печальное - наверно, она жалела Тикако.
Отец сначала только мычал, всем своим видом показывая удивление, потом сказал:
Н-да… конечно… Но она ведь может предупредить жениха… Если он будет знать о пятне заранее, может быть, даже посмотрит на него, я думаю, это не повлияет на его решение…
Вот и я то же самое говорю! Но разве осмелится женщина признаться мужчине, что у нее огромное родимое пятно, да еще на груди…
Глупости, она уже не девица…
Да, но все равно стыдно… Если бы родимое пятно было у мужчины, это бы не играло никакой роли. Он мог бы показать его жене даже после свадьбы - она бы только посмеялась.
И что же, она показала тебе это родимое пятно?
Что вы, не говорите глупостей!
Значит, только рассказывала?
Да. Сегодня, когда она пришла к нам давать урок, мы разговорились. Ну, она и разоткровенничалась… А вы что скажете - как может отнестись к этому мужчина, если она все-таки выйдет замуж?
Н-не знаю… Может быть, ему будет неприятно… А прочем, иногда в этом есть свое очарование. К тому же этот недостаток может пробудить в муже особую заботливость, вскрыть хорошие стороны его характера. Да и не такой уж это страшный недостаток.
Вы так думаете? Вот и я ей говорила, что это не недостаток. А она все твердит - пятно-то, мол, на самой груди!
И знаете, самое для нее горькое - это ребенок. Муж-то уж ладно. Но если будет ребенок, она говорит, и подумать даже страшно!..
Из-за родимого пятна молока, что ли, не будет?
Почему не будет? Дело не в этом. Ей горько, что ребенок увидит пятно. Она, должно быть, все время об этом думает… Мне такое и в голову не приходило… А она говорит: представьте, ребенок берет материнскую грудь, и первое, что он увидит, будет это безобразное родимое пятно. Ужасно! Первое впечатление об окружающем мире, о матери - и такое уродство! Это ведь может повлиять на всю его жизнь… Черное родимое пятно…
М-м-м… По-моему, все это напрасные страхи, разыгравшееся воображение…
Конечно! В конце концов есть же искусственное питание для малышей, да и кормилицу можно взять.
Родимое пятно - ерунда, главное, чтобы у женщины молоко было.
Не знаю… Все же вы не совсем правы… Я даже всплакнула, когда ее слушала. И подумала, какое счастье, что у меня нет никаких родимых пятен и что наш Кикудзи никогда не видел ничего подобного…
Кикудзи охватило справедливое негодование - неужели отцу не стыдно притворяться, будто он ничего не знает! И при этом отец не обращает никакого внимания на него, Кикудзи. А он ведь тоже видел это родимое пятно на груди Тикако!
Теперь, почти через двадцать лет, Кикудзи все представлялось в ином свете. Он смеялся, вспоминая об этом. Неловко тогда было отцу, вот уж, наверно, переволновался!
Но в детстве Кикудзи долго был под впечатлением того разговора. Ему исполнилось десять лет, а он все еще мучился тревогой, как бы у него не появились брат или сестра, которых будут кормить грудью с родимым пятном.
И самым страшным было не то, что ребенок появится в чужом доме, а то, что вообще будет жить на свете ребенок, вскормленный грудью с огромным, покрытым волосами родимым пятном. В этом существе будет что-то дьявольское, что всегда будет внушать ужас.
К счастью, Тикако никого не родила. Наверно, отец не допустил этого. Кто знает, может быть, печальная история о младенце и родимом пятне, заставившая мать прослезиться, была придумана и внушена Тикако отцом. Само собой разумеется, он не жаждал иметь ребенка от Тикако, и она не родила. Ни от него, ни от кого-либо другого после его смерти.
Тикако, очевидно, решила предварить события, рассказав матери Кикудзи о своем родимом пятне. Она боялась, что мальчик проболтается, потому и поторопилась.
Она так и не вышла замуж. Неужели родимое пятно действительно оказало такое влияние на ее жизнь?..
Впрочем, и Кикудзи не мог забыть этого пятна. Очевидно, оно должно было сыграть какую-то роль и в его судьбе.
И когда Тикако под предлогом чайной церемонии сообщила, что хочет показать ему одну девушку, перед глазами Кикудзи сейчас же всплыло это пятно и он подумал: уж если Тикако рекомендует девушку, у нее, наверно, безупречно чистая кожа.
Интересно, как отец относился к этому родимому пятну? Может быть, поглаживал его рукой, а может даже покусывал… Кикудзи порой почему-то фантазировал на этот счет.
И сейчас, когда он шел через рощу, окружавшую горный храм, те же мысли, заглушая щебетание птиц, рождались в его голове…
С Тикако происходили определенные изменения. Уже года через два-три после того, как он увидел ее родимое пятно, она вдруг сделалась мужеподобной, а в последнее время и вовсе превратилась в существо неопределенного пола.
Наверно, и сегодня, на чайной церемонии, она будет держаться не по-женски самоуверенно, с каким-то наигранным достоинством. Кто знает, может быть, ее грудь, так долго носившая на себе темное родимое пятно, уже начала увядать… Кикудзи почему-то стало смешно, он чуть было не засмеялся вслух, но в этот момент его нагнали две девушки. Он остановился, уступая им дорогу.
Скажите пожалуйста, по этой тропинке я дойду до павильона, где Куримото-сан устраивает чайную церемонию? - спросил Кикудзи.
Да! - разом ответили девушки.
Он отлично знал, как пройти. Да и девушки в нарядных кимоно, спешившие по этой тропинке, явно направлялись на чайную церемонию. Но Кикудзи задал вопрос нарочно - чтобы ему уже было неудобно повернуть обратно.
11 КЛАСС
КАВАБАТА ЯСУНАРИ
ТЫСЯЧА ЖУРАВЛЕЙ
(Краткое изложение)
Тікако Курімото пригласила Кикудзи к камакурського храма на чайную церемонию. Она хотела познакомить его с одной девушкой, ученицей. Как-то из разговора родителей Кикудзи узнал о том, что в Тікако есть на груди большое родимое пятно, через которую она не может выйти замуж. Тогда, ребенком, он долго находился под влиянием этого разговора. Потом еще боялся того, что в него может появиться брат или сестра, которых будут кормить грудью с родимою пятном. Но этого к счастью не произошло - видимо, отец заботился об этом. Потом отец умер. А Тікако так и не вышла замуж.
Кикудзи спросил у двух девушек, как пройти к павильону. Та, что держала в руке розовое фуросікі с белым тисячокрилим журавлем, очень понравилась ему.
В павильоне находились одни женщины. Тікако указала ему место возле семге.
Позже она спросила у Кикудзи, понравилась ли ему девушка, дочь Інамури-сана. Ею оказалась именно та, в которой было фуросікі с журавлем.
На церемонии также появилась женщина, к которой Тікако относилась очень враждебно, - госпожа Оота. Дама пришла вместе с дочерью.
Тікако представила Кикудзи присутствующим: «Мітані-сан. Сын покойного Мітані-сана». Потом попросила дочь Інамури подать ему чай.
Девушка приготовила чай и подала чашку Кикудзи. Эту чашку он помнил с детства - любимую чашку отца. На ней был черный орібе: с одной стороны было нарисовано черной краской молодой побег папоротника. Госпожа Оота сказала, что тоже хочет выпить из этой чашки. Інамурі-сан приготовила чай и для нее.
После церемонии госпожа Оота подошла к Кикудзи и сказала, что хочет с ним повидаться. В эту минуту Тікако позвала парня к себе. Она сказала, чтобы он не доверял Ооті. Женщина опять спросила, понравилась ли ему Інамурі. Кикудзи ответил, что да, но было бы лучше, если бы они встретились в другом месте - там, где не мешает тень отца, и где не было бы ни Тікако, ни Ооти - бывших любовниц Мітані-сана.
Когда он возвращался домой, к нему присоединилась госпожа Оота. Она рассказала о том, как отец приходил к ним, как хорошо относился к ее дочери. Мітані-сан даже подарил девушке обручальное кольцо. Несмотря на все, что было в прошлом, Кикудзи начинал понимать, почему отец быстро покинул Тікако, а с госпожой Оотою поддерживал отношения до самой смерти.
Госпожа Оота была на двадцать лет старше от Кикудзи, но именно с ней он впервые понял, что такое женщина и что такое мужчина тоже.
Неожиданно для себя он рассказал, что Тікако пригласила его на церемонию, чтобы познакомить с дочерью Інамурі-сана. Оота вскрикнула, начала взволнованно говорить, что она не знала. Даже заплакала. А перед глазами Кикудзи вдруг предстала девушка в розовом фуросікі с тисячокрилим журавлем - и госпожа Оота моментально показалась ему отвратительной.
Как-то Фумико, дочь госпожи Ооти, пришла к Кикудзи. Она просила простить ее мать. Говорила, что, возможно, Оота является причиной того, что его родители так рано умерли. Потом они долго разговаривали, а в конце девушка вновь напомнила о чайной церемонии и о К)кико, дочь Інамурі-сана.
Закат в лесу
Тікако позвонила Кикудзи на работу и сказала, что она в него - в чайном павильоне. В этот день его отец всегда устраивал чайные церемонии. Хозяйничала в павильоне всегда Тікако. А после смерти отца мать иногда затворялся там - Кикудзи чувствовал, что мысли у нее были невеселые. Когда же мать умерла, павильон был закрыт.
Придя домой, Кикудзи увидел Юкико. Девушка сидела в гостиной, возле галереи. Казалось, от нее исходит какое-то сияние и освещает всю комнату.
На следующий день он вновь пришел к павильону. На него нахлынули воспоминания о Юкико. Глядя на эту скромную девушку, он чувствовал отвращение к самому себе.
Служанка сообщила, что пришла госпожа Оота. Гостья выглядела вымученной болезнью. Она сообщила, что ей звонила госпожа Курімото и предупредила, чтобы она не мешала Кикудзи с Юкико. Госпожа Оота сквозь слезы просила прощения и говорила, что она никогда не желала ничего плохого. А еще просила все забыть. Он сжал ее в объятиях - она напоминала маленькую слабую ребенка.
Женщина сказала, что, видимо, скоро умрет и надеется, что Кикудзи позаботится о Фумико. Затем она ушла.
За несколько часов позвонила Фумико и сказала, что ее мать умерла. От паралича сердца. Девушка просила позвать знакомого врача. Услышав это, Кикудзи понял, что Оота совершила самоубийство.
Тень на сено
Когда кончился поминальная неделя, Кикудзи зашел к Фумико. Девушка встретила его радушно и пригласила в комнату. Там он увидел цветы, которые прислал вчера. Они стояли в вазоне - сено. У него Оота любила ставить цветы. Кикудзи склонился перед урной, сложив руки в молитве. Он каялся в своем грехе и одновременно благодарил госпожу Оота.
Фумико тихо плакала у него за спиной. Кикудзи взял в руки сено и начал разглядывать. Девушка сказала, что он может взять его на память о матери.
Фумико подала чай. Кикудзи заметил, что чашки были парными: одна красная, другая - черная. Он подумал о том, что после смерти мужа госпожа Оота видимо пила чай с его отцом - из этих самых чашек. Потом он посмотрел на девушку и увидел в ней ее мать. Это было словно проклятие. Фумико привлекала его - и он не мог этому противиться.
Когда он стал прощаться, девушка вынесла ему сено. И напоследок сказала, чтобы он поскорее женился и не думал больше о ее матери.
Кикудзи поставил в сено цветы - белые розы и розовые гвоздики.
К нему пришла Тікако. Она увидела горшок и сказала, что Оота верно поступила, что умерла сейчас. Иначе она бы его погубила. Тікако попросила разрешения пойти к павильону. А Кикудзи еще долго смотрел на цветы. И вдруг на розовом фоне сено возникла легкая тень - Фумико, одинокая, печальная, в пустом доме.
Губная помада госпожа Оота
Проснувшись, Кикудзи увидел, как служанка ставит цветок вьюнка в подвесную вазу в форме тыквы. Он подумал, что это красивые цветы для утренней чайной церемонии (в переводе с японского вьюнок - асагао, означает «утренний лик»).
Кикудзи позвонил Фумико, но ему ответили, что девушка переехала. Тогда он узнал ее новый номер и снова позвонил. На этот раз ответила Фумико. Она обрадовалась тому, что Кикудзи сам ее нашел и сказала, что придет к нему. У нее была чашка, которую девушка хотела подарить мужу. На ней якобы был след от помады госпожа Оота.
Но в это время к Кикудзи пришла Тікако. Она сказала, что надо выгнать из дома чары.
Фумико пришла, но узнав, что у Кикудзи гости, ушла, сказав служанке, что придет в другой раз.
Кикудзи побежал за девушкой. Догнав ее, сказал, что у него госпожа Курімото, но, если она хочет, он скажет, чтобы Тікако шла. Девушка ответила, что ей все равно. Тогда он пригласил ее в дом.
Фумико развернула чашку, которую принесла в дар Кикудзи. Он смотрел на то место, где красный цвет был немного гуще, и думал: «Неужели это действительно след от помады?» На внутренней стороне был еле заметный красно-коричневый... Цвет старой губной помады... Цвет засохшей красной розы... И... цвет крови, что когда-то давно попала на белоснежную поверхность... Сердце Кикудзи сильно забилось.
Почему Фумико принесла эту чашку? Девичья наивность? Или это она нарочно - чтобы поиздеваться?
Тікако, что убирался в павильоне, пришла и попросила дать сено госпожа Оота. Ведь они собирались за чаем поговорить о мать Фумико.
Курімото-сан пригласила всех к павильону. Она намеренно говорила о предстоящей женитьбе Кикудзи с Юкико, и всячески пыталась оскорбить Фумико и ее мать. Но девушка не замечала намеков Тікако.
Перед тем как уйти, женщина спросила, какой ответ даст Кикудзи Інамурі-сан. Тот сказал, что он решительно отказывается.
Двойная звезда
Кикудзи провел летний отпуск у приятеля. Вернувшись домой, он отдыхал и вспоминал жену и маленького ребенка товарища.
Именно в это время появилась Тікако и сообщила, что и Юкико, и Фумико вышли замуж.
И когда ему позвонила Фумико, то очень удивилась, зачем Курімото-сан такое придумала. Ведь она только похоронила мать, так что о замужестве не может думать. Фумико предложила встретиться. По дороге домой Кикудзи постоянно искал ее взглядом.
Девушка ждала его в саду. Она была в белом платье с голубой оторочкой. А рядом с ней в садике яріли олеандры - белый и красный.
Узнав о том, что, по словам Тікако, Юкико тоже вышла замуж, Фумико сказала, что этого не может быть.
Служанка принесла письмо без марки. Но Фумико, увидев это письмо, стала умолять Кикудзи, чтобы он отдал его. Потому что это было письмо от нее - и она не хотела, чтобы муж читал его.
Когда сели за стол, Фумико увидела, что Кикудзи пьет из той чашки, которую она подарила. Она рассказала ему, что потом жалела об этом поступке. Кикудзи, хотя и не сразу, понял, что девушка хотела, чтобы о ее матери напоминали только безупречные вещи. Такие, как тот кувшин.
Кикудзи сказал, что у его отца есть чашка, хуже этой. Тогда девушка начала требовать, чтобы он показал ее.
«Карацу», - произнесла девушка, когда он принес старую чашку отца. Она была маленькой и вероятно была приспособлена для ежедневного использования. Но когда обе чашки поставили рядом, Кикудзи заметил: «Это ж. мужская и женская чашки!» Но он не сказал, что это - любимая чашка отца, а то сено, что подарила Фумико, напоминает ее мать... Сейчас эти чашки были рядом - будто сердца матери Фумико и отца Кикудзи. Он смотрел на эти старинные чашки, и вроде чувства вины и собственного греха куда-то исчезало.
Кикудзи предложил девушке воспользоваться этими чашками и устроить чайную церемонию. Она согласилась.
Фумико начала мыть чашки. Она взяла щеточку, но заметила, что руки дрожат. «Мама не разрешает приготовить», - сказала девушка. Кикудзи подошел к ней и взял за плечи, помогая подняться.
Ночью он не мог заснуть. Поднялся и пошел к павильону. В саду, на каменной плите лежали осколки разбитого сено - Фумико бросила чашку на камне вчера.
Он собрал обломки, принес домой, завернул в бумагу и спрятал в шкаф. Потом лег в кровать.
Утром он позвонил в магазин, где работала Фумико. Там ему ответили, что девушка еще не появлялась. Д ома ее тоже не было.Маленька девушка сказала, что она утром отправилась в путешествие с подругой.
Кикудзи вдруг вспомнил слова Фумико: «Смерть у нас за плечами» - и его сковало ледяным холодом. «Она не может умереть», - сказал он в голос. Или она так же, как мать, начала бояться своей прямоты, своего греха? «И они оставили жить только Курімото...», - сказал он в лицо неизвестному врагу.
Кулики на волнах
Машина обошла гору Идзу, спустилась к морю и подъехала к гостиничного двора.
Портье открыл дверь и спросил: «Мітані-сан». «Да», - тихо произнесла Юкико. Она только сегодня вышла замуж за Кикудзи, поэтому ей было еще непривычно отзываться на фамилию Мітані.
Кикудзи уже собирался снять обувь, когда портье сообщил, что Курімото-сан дала распоряжение, чтобы им отвели «Чайный павильон». Кикудзи сел просто на пол. Уже год они не виделись с Тікако. Неужели она таки сыграла какую-то роль в их браке?
Юкико стояла в комнате и смотрела на море. Молодожены пошли осмотреть чайный павильон, что приготовили именно для них. Там все напоминало о Тікако.
Кикудзи неохотно, но завел разговор про эту женщину, что будто преследовала его. Он рассказал о том, что год назад Курімото сказала ему, что Юкико вышла замуж.
Девушка ответила, что, наверное, это было тогда, когда Тікако пришла к ним с предложением от другого мужчины. А отец рассердился и выгнал ее, сказав, что одна сваха не может сватать девушку за двух разных мужчин. Чтобы отомстить, Курімото сказала, что Кикудзи приворожили, и рассказала о госпоже Оота. Інамурі-сан ответил, что его дочь сама поймет, что к чему.
Они смотрели альбом с фотографиями отеля. Потом Юкико переоделась, чтобы искупаться. Когда она мелькнула в дверях, Кикудзи заметил край ее кимоно - на нем были изображены кулики. Кулики на волнах.
Кикудзи проснулся среди ночи. Рядом тихо спала Юкико. Аромат ее духов, ее ровное дыхание, ее украшения, даже кулики на ее кимоно - все было очень родным, близким. И все принадлежало ему.
Но с ней все было иначе. С Фумико и Оотою все происходило легко. А с Юкико он чувствовал какое-то сопротивление. Возможно, это опиралось его совести, которое шепотило, что он не достоин этой девушки. Или те две все еще держали его в плену?
Ему стало стыдно. Ведь Юкико видимо ждала, боялась... Но он и сейчас не мог разбудить ее, сжать в объятиях. С ней он мог быть только нежным - не больше.
Утром они сидели на берегу, смотрели на море, на драгоценные камни. И молчали. Потому разговаривать о прошлом не хотелось, а в новую роль они еще не вошли.
Потом они завтракали в ресторане, а когда вернулись, Юкико спросила у Кикудзи, почему он считает ее недостижимой. Он рассказал о ту первую встречу, о аромат ее духов, о том, что тогда она стала его мечтой. А мечта всегда недостижима. Он вновь вспомнил Фумико. Тогда она не сопротивлялась. Он просто растоптал ее невиновность. И теперь не мог поступить так с чистой, невинной Юкико.
На следующий день они уехали из отеля. Юкико смотрела вокруг, и, словно ребенок, радовалась всему, что видела: лодкам, звездам, людям, которых они видели... Кикудзи смотри на нее и думал, что этот счастливый день он не забудет никогда. Он вспомнил прошлый год. В нем боролись два желания: найти Фумико и завладеть Юкико. К ним иногда приобщался воспоминание о Ооту. Но в трудные минуты к нему всегда прилетал тисячокрилий журавль. Это была Юкико.
Они прибыли в гостиницу «Кавана». Ночью Кикудзи проснулся от какого-то грохота. Юкико стояла у окна и смотрела на какие-то вспышки над морем. ей было страшно.
Кикудзи поднял ее на руки. Юкико робко обхватила его за шею. Он с грустью произнес: «нет, Нет... Я не калека... калека... Но мое прошлое... Грязь... разврат... Они мешают мне к тебе прикоснуться...» Юкико стала в его руках какой-то тяжелой, будто потеряла сознание.
В пути, в разлуке
После возвращения из брачного путешествия Кикудзи еще раз прочитал письмо от Фумико - перед тем, как сжечь его. Девушка писала о путешествии; по то, что она не бежит от него, а просто хочет свободы. И еще раз просила забыть ее и мать.
Фумико поехала на родину своего отца. Она остановилась у дяди, и каждый день отправлялась осматривать местные пейзажи. Девушка писала про все, что видела. И о том, что она должна была исчезнуть. Потом вспоминала их встречи с Кикудзи. И ту, последнюю, когда она сбежала. А еще - тот день, в своем детстве, когда она узнала от Курімото-сан об отношениях матери с отцом Кикудзи. Тогда она страдала больше, чем в день смерти матери. Она была единственным ребенком. И однажды услышала, как Мітані-сан сказал, что неплохо было бы ей иметь братика или сестричку. Фумико испугалась, думая, что речь идет о будущем ребенке Мітані и ее матери. И, видимо, от того, что у нее не было с кем поговорить, к кому тянуться, она потянулась к нему - мужчину, которого не имела права любить. От этого все страдания. Девушка рассказывала в письме о своих мыслях, о том, что наказывается чувством вины. А еще - о том, как после их последней встречи она думала, что будет, если она родит ребенка. Вероятно, она скрыла бы это. Потому что такая у нее - дочери своей матери - судьба.
Когда Кикудзи сжигал письма, неожиданно пришла Тікако. Она сказала, что счастлива от того, что они с Юкико вместе. Курімото предлагала свои услуги, но Кикудзи резко отказался. Он попросил, чтобы женщина продала ему чашку, подарок отца. Когда Тікако пошла за чашкой, он заметил, что руки у него дрожат, и спички не зажигаются.
Молодая семья
Юкико часто сидела за роялем, задумавшись. Она не играла, а просто сидела с отсутствующим видом. Кикудзи заметил это и спросил, может жене не нравится инструмент. Но он и сам понимал, что дело не в рояле.
Кикудзи и до сих пор постоянно открывал в жене что-то новое, загадочное. Юкико оставалась для него тайной. Может это от того, что он останавливался только на объятиях и поцелуях? Впрочем, похоже, что Юкико не очень страдала из-за этого. И ему уже самому начало казаться, что в таких отношениях между молодоженами нет ничего плохого.
Однажды, в начале весны, пришла Тікако и принесла обещанную чашку. На замечания Кикудзи, что она должна была принести ее в тот самый день, женщина ответила, что эта чашка с весенним рисунком - поэтому, предназначенная для весны. Зачем же было приносить ее зимой?
Когда она ушла, Кикудзи сказал жене, что хочет продать эту чашку, а деньги отдать Курімото. Ведь у этой чашки сложная судьба: сначала она принадлежала Ооті, затем отцу, а он подарил ее Тікако. Поэтому будет лучше, если она пойдет дальше, минуя их: Кикудзи и Юкико.
Юкико сказала мужу, что ее родители и сестра хотят приехать. Но они не могут приехать без приглашения. Кикудзи задумался над словами жены. Он понял, как она страдает из-за того, что их отношения нельзя назвать настоящим браком. И боится, что родители догадаются об этом. Он предложил пригласить родителей жены в следующее воскресенье. Она с радостью согласилась.
В воскресенье приехали родители Юкико. Но в то же время к ним пришла Тікако. Она пыталась вернуть деньги за чашку, которую Кикудзи продал. Женщина очень сердилась, говорила, что он хочет предложить ей «отступні». Но он возразил, сказав, что чашка принадлежала ей, следовательно и деньги - ее. Юкико прервала спор, пригласив Тікако к столу.
